Дурь - [2]

Ну, думаю про Танюшку, приеду, убью ее, тихую дурочку, поскольку, как видно из письма, она, выходит, не мать своему ребенку и не жена своему мужу. Убью, и все. Другого вроде того что выхода не вижу. Не миновать мне, одним словом, думаю, тюрьмы.

И тут старшина вручает мне новое письмо - уже от нее от самой, от Танюшки. Пишет она в том смысле, что, мол, скучаю по тебе невероятно, вижу тебя сквозь все ночи во сне и жду не дождусь, когда же ты обнимешь меня, мой дорогой Коленька. Ведь и пожили-то мы, пишет, с тобой всего ничего из всей нашей молодой жизни. А сейчас я вся извелась, тоскуя по тебе. До каких же, отпиши мне, пор может продолжаться твоя военная служба? Или, может, ты уже нашел себе кого?

На такие слова я, понятно, не мог ответить грубо. Написал ей, что служба, мол, не мной придумана и не я один ее несу. Придется, мол, тебе, моя дорогая супруга, потерпеть сколько надо, а там, мол, видно будет. Никого, ни в коем случае, я не подыскивал тут, как ты намекаешь в своем письме, и не собираюсь в данный момент делать подобных глупостей. Береги, пишу, себя и нашу дочь, воспитывай ее в духе, прививай ей и так далее, как положено в настоящее время.

А сам при этом думаю: ах, погорячилась моя мамаша, дала до такой степени ошибочную информацию. И ведь могла, думаю, по своей женской неосторожности и, грубо говоря, торопыгости, вроде того что разрушить нашу семейную жизнь. И еще думаю: ну, хорошо, ну, даже если бы Танюшка и позволила бы себе что-нибудь такое, все равно горячиться родственникам ни к чему, поскольку одинокая женщина, уже привыкшая к семейной жизни, не может не тосковать. И надо войти в ее положение, а не стучать направо и налево. И не просить малолетнего мальчика-ученика писать в армию огорчительные и тем более непроверенные письма. Пустяки, думаю, все обойдется. Ничего страшного.

Но тут я получаю сразу два письма - от брата Костика и от сестры Манюни. Манюня особенно авторитетно пишет - поскольку она на профсоюзной работе, - что, мол, твоя семейная жизнь, имей в виду, Николай, находится под угрозой срыва, что Танюшка вроде того что в открытую приводит домой с пристани подвыпивших мужчин и что, не дай бог, если об этом узнает мама. А что мама уже все целиком и полностью сообщила мне, ни Манюня, ни Костик не знали.

Ну, ладно, думаю, придется, видно, поступить с этой женщиной, то есть с Танюшкой, по всей строгости, вроде того что вплоть до расторжения брака. Жалко, конечно, Эльвиру-дочку оставить без отца, но другого выхода я уже действительно не вижу.

И тут я прошу моего подполковника-начпродхоза:

- Нельзя ли мне взять отпуск хотя бы на несколько дней?

- А что такое? - очень недовольно пошевелил он усами.

- Так и так, - говорю, - товарищ подполковник, хотел даже с вами посоветоваться, поскольку знаю, как вы хорошо подкованный по всем вопросам.

И объясняю ему все начистоту. Он послушал-послушал меня, потом опять пошевилил усами, как он всегда делал, когда его что-нибудь сердило или затрудняло, и говорит:

- Дело это, товарищ Касаткин, чисто бытовое и его вот этак с ходу нам с тобой не выяснить и не решить. Ездить в отпуск тебе сейчас, я считаю, не надо, поскольку ты здесь нужен до крайности. И скоро к тому же кончается назначенный тебе законом срок службы. А что касается твоей супруги, то могу сказать, что подобные факты, конечно, к сожалению, еще встречаются и имеют место. Девочку-то как зовут? Эльвира? Хорошо зовут. А жену? Татьяна? Тоже ведь не плохо. Не советую, - говорит, - я тебе, товарищ Касаткин, разводиться. Неэтично это - разрушать семью. Не наш, - говорит, - не советский это стиль...

И представьте себе, подполковник этот оказался в конце концов вроде того что прав. Хотя тогда я даже рассердился на него. Про себя, конечно, рассердился, не очень заметно.

От Танюшки я вскоре опять получил почти что печальное письмо. Сил моих женских нет, писала она, жить без тебя. И не могу я понять в данное время, как считаться мне все-таки: замужней женщиной или просто, как все, свободной гражданкой? Даже Эльвира спрашивает:

- Да где же наш папа?

И опять растаял я от этого письма, опять закипела во мне любовь, а не злоба.

И в этот момент в нашем Доме офицеров приезжий лектор читал всех заинтересовавшую, ну, я не знаю как, лекцию "О любви и дружбе и семейной жизни". Исключительно для офицеров. Правда, потом обещано было повторить для солдат.

Был очень сильный мороз. Поэтому лекцию я лично слушал с пятого на десятое, с большими перерывами, потому что все время приходилось выбегать к подъезду - прогревать мотор нашего "бобика". Чтобы не прихватило морозом радиатор. Хотя он и с антифризом, но все-таки надо думать. И кроме того, эту лекцию я слушал из самых задних рядов, поскольку находился в Доме офицеров вроде того что неофициально, только как шофер начпродхоза.

Зато после лекции, когда приезжая поэтесса Шепетухина или Щеголихина читала свои собственные стихи тоже на тему о любви и дружбе, мне выпала, я считал, большая удача: замполит приказал отвезти лектора почти что за десять километров на взморье - в дом отдыха.