Дунай в огне. Прага зовет - [51]

— Ей кровь нужна, — заявил доктор, — и немедля, а у нас нет сейчас.

— Да сколько ей нужно, у меня возьмите, — и Максим с готовностью засучил рукав.

— Погоди, неугомон, группа-то у тебя какая?

— Третья у меня.

— А ей какая нужна? — обернулся он к сестре, заканчивавшей проверку на стеклышках.

— У ней первая.

— Ну, вот и не годится твоя, — обернулся врач к Якореву.

— Так сейчас найдем, подумаешь, много ей надо…

Максим, запыхавшись, прибежал к разведчикам.

— Товарищи, — обратился к ним одессит, — нужен стакан-другой крови — девочка умирает, а у меня группа не подходит.

— Да ты толком расскажи… — крикнул кто-то.

— Бери мою, — выслушав Максима, первым предложил Зубец, — всю жизнь помнить будет.

— Да зачем ей от такого лядащего — пошутил Демжай, — у меня лучше, и группа хорошая.

Охотников хоть отбавляй, но никто из них не подходит по группе крови.

— А у тебя какая, Павло? — обратился к нему Максим.

— Первая у меня, — на миг растерялся гуцул.

— Так давай же! — не сводил с него глаз Якорев.

Орлай нерешительно потоптался на месте. Ладно, убивать их он не станет. Тоже люди. Теперь он даже делится с ними хлебом, пайком. Детишки так голодны. Но кровь?..

— Ты что, боишься или не хочешь? — взял его Максим за локоть.

— Чего тут бояться — дело простое. Думаю, стоит ли еще им и кровь давать. Так поправится.

— Нет, ты поди посмотри на нее, — потащил его Максим к девочке. — Не дашь — она умрет сегодня же. И тебе легко убить ее? Убить ребенка? Да тебя отец проклял бы за это.

— Ладно, пусть берут, — скидывая шинель, решился Павло.

Врачу помогала Таня. Взяв прибор, она привычно ввела в вену иглу, и у Павло непроизвольно повлажнел лоб, а лицо побледнело. Максим, стоявший подле койки, на которую уложили гуцула, дружески пожал ему свободную руку. Орлай сразу раскраснелся. Ему не видно склянки, по стенам которой струится его кровь. А Максим как завороженный глядел на эту кровь и мысленно торопил Таню, словно от нее зависело ускорить дело.

Белое личико девочки порождало тревогу. Оно словно взывало к этим людям о помощи, о спасении.

Кровь, живая человеческая кровь! Сколько ее нужно раненым, и скольких спасла она от неминуемой смерти. Когда-то Березин дал кровь воину-башкиру и спас ему жизнь. Акрам Закиров побратался кровью с румынским партизаном. Янку Фулей теперь его кровный брат. И вот Павло Орлай! Еще недавно готовый без разбору убивать мадьяр, дает сейчас кровь их ребенку, попавшему в беду. Такова, видно, жизнь: в ней всегда торжествует справедливость.

Девочка всем понравилась: хрупкая, белокурая, с огромными глазами, синими-синими, как васильки. Когда ей стало лучше, каждому захотелось хоть что-нибудь подарить ей. Кто вынул чистый носовой платок, кто расческу, кто перочинный нож. А Голев вмиг смастерил такую потешную куклу, что девчушка обняла ее, прижала к себе и не выпускала из рук.

— Вот бы удочерить ее! — предложил Тарас.

— А куда она денется! — засмеялся Максим. — Хочет не хочет, а теперь дочь полка. Вырастет — так и будет писать в анкетах.

Нежелание Павло и его согласие дать кровь венгерской девчушке Голеву казалось естественным и понятным. Доброе в человеке всегда побеждает. После переливания он позвал гуцула с собой и отвел его в теплый подвал, уложил в кровать.

— Не храбрись, сынок, — сказал он заупрямившемуся было Павло, — отдохни, собери силы.

У Павло в самом деле кружилась голова и как-то ослабли руки и ноги. Видно, сказывались бессонные ночи и невероятное напряжение последних дней. Тарас согрел чаю, напоил гуцула. Девушка-мадьярка сбегала к соседям, принесла живой комнатный цветок и, смущаясь, вручила Павло. Обитатели подвала скучились у кровати и во все глаза разглядывали солдата. Как же русский — и дал кровь! А когда Голев рассказал им, как хортисты пытали гуцула, как угнали его сестру, убили отца, их изумлению не было границ.

— Душа у него добрая, советская, — сказал Тарас, заботливо поправляя одеяло. — Не все же венгры — палачи и убийцы, не все с Хорти и Салаши, далеко не все. Было, многие из венгров и за Советскую власть бились, и нам помогали против белых. Миклош, скажем…

Старый мадьяр даже вздрогнул. Он слово за словом переводил Голева и вдруг запнулся, словно поперхнувшись.

— Что значит один Миклош!.. — заспорил Павло. — А сколько за одно с Хорти?

— Дай срок — подсчитают, сколько. Но уверен, больше тех, что против. Да и Миклош не один. Венгров и я с гражданской знаю. Помню, попал тогда в Томск, а пленных там видимо-невидимо — и венгры, и чехи, и немцы, кого только не было. А как попал? Вспыхнуло в Томске восстание бывших царских офицеров. Меньшевики да эсеры постарались. Нас и послали навести порядок. Только приехали, а мятеж подавлен уже. Кто думаете подавил? Оказывается, партийная дружина, ее большевики создали, и помогали им пленные, главным образом, венгры. Они свой батальон имели, интернационалистов. А знаете, кто их распропагандировал, кто заронил им в душу революционную искру? Сам Бела Кун. Да, да, тот, что создавал потом коммунистическую партию Венгрии и возглавлял тут первую советскую республику. Он тоже закалялся в огне русской революции.