Думай медленно — предсказывай точно. Искусство и наука предвидеть опасность - [50]

На Уолл-стрит математических волшебников называют квантами — и математика, которую они используют, может выглядеть гораздо более эзотерично, чем модели Монте-Карло. Учитывая тягу суперпрогнозистов к информации, было бы логично подозревать, что именно это объясняет их выдающиеся результаты. Алгоритмический пасс рукой, произнесенное шепотом статистическое заклинание — и вуаля! Изумительно точный прогноз! Математикам может понравиться этот вывод, но люди, которые со школы не совершали никаких вычислений, прочитав это, покрылись холодным потом: ведь они только что увидели слово «вычисление», и оно воздвигло между ними и суперпрогнозистами крепостную стену со рвом.

На самом деле не существует ни крепостной стены, ни рва. Хотя суперпрогнозисты и правда периодически создают сложные математические модели или консультируются с другими людьми, это бывает редко. Подавляющее большинство их прогнозов — продукты тщательных размышлений и сбалансированных суждений. «Действительно была парочка вопросов, где мне пригодилась математика», — оглядывается Лайонел Левин на свой опыт прогнозирования, но в остальных случаях он полагается на субъективное суждение: «В основном я занимаюсь балансированием, нахожу релевантную информацию — и решаю, насколько она релевантна, как она должна повлиять на мой прогноз». Неиспользование математики для доцента математики даже предмет гордости. Люди по умолчанию будут предполагать, что его успех основан на профессиональных способностях, считает он, поэтому «я вроде как действую вопреки — стараюсь доказать, что могу быть хорошим прогнозистом, не используя математику»[96].

Однако тот факт, что практически все суперпрогнозисты хорошо обращаются с числами, не просто совпадение. Математические способности действительно помогают, но не потому, что позволяют создавать невероятные математические модели, позволяющие предвидеть будущее. Истина проще, тоньше и гораздо интереснее.

Где Усама?

В начале 2011 года внимание американского разведывательного сообщества привлек странный комплекс сооружений. Он был обнесен высокими стенами, что типично для богатого района пакистанского города Абботтабада. Но обитатели комплекса никому не показывались на глаза — очевидно, и не хотели. Это было необычно. Еще имелись обрывки и отголоски информации, в совокупности свидетельствовавшие о том, что это место — резиденция Усамы бен Ладена. Данное обстоятельство уже приближалось к уникальному.

Неужели действительно, спустя почти десятилетие после событий 9/11, обнаружили лидера террористов? Сейчас ответ на этот вопрос известен всем. Но тогда аналитики его не знали. Каждый должен был прийти к сложному заключению, которое могло повлечь военную операцию во взрывоопасной стране, располагающей ядерным оружием. Эти заключения и их последствия позже были экранизированы в фильме «Цель номер один».

«Я собираюсь встретиться с президентом, и когда посмотрю ему в глаза, мне хотелось бы знать, без всяких экивоков, что каждый из вас думает по этому поводу, — говорит актер Джеймс Гандольфини, играющий директора ЦРУ Леона Панетту в „Цели номер один“. Он сидит во главе стола совещаний и убийственным взглядом смотрит на сотрудников. — Итак, все очень просто. Он там, мать вашу, или не там?»

Первым отвечает заместитель директора. «Мы не работаем с определенностью, — говорит он. — Мы работаем с вероятностью. По моему мнению, существует 60 % вероятности, что это он». Панетта в фильме показывает на следующего. «Согласен, — говорит он. — 60 %». — «Я даю 80 %, — заявляет следующий. — Меня убеждает оперативная маскировка». — «Вы, парни, хотя бы по какому-то поводу можете к одному мнению прийти?» — негодует Панетта. Так он опрашивает всех сидящих за столом, одного за другим. Шестьдесят процентов, восемьдесят, шестьдесят. Панетта откидывается на спинку стула и вздыхает. «Это гребаная куча мнений, а?»

Давайте поставим фильм на паузу. Что больше всего хочет получить Леон Панетта в фильме? Согласие. Он хочет, чтобы все люди за столом пришли к единому мнению и чтобы он сам был уверен, что это мнение верно — или, по крайней мере, что оно лучшее из возможных. Большинство людей в подобной ситуации чувствовали бы себя так же. Согласие придает уверенности. Его отсутствие… пусть мы не используем цветистый язык, которым выражается вымышленный Панетта, но нам понятны его чувства. Однако вымышленный Панетта не прав. Людей за столом попросили высказать свое независимое суждение по поводу сложной проблемы и сообщить директору ЦРУ свое искреннее мнение. Даже если бы они все рассматривали одни и те же свидетельства — а на самом деле там наверняка были какие-то вариации, — вряд ли пришли бы к абсолютно одинаковым выводам. Все они разные, с разным образованием, подготовкой, опытом и типом личности. Умный руководитель не станет ждать единого мнения; а если оно появится — это предупреждающий знак, что перед ним результат группового мышления. Разброс суждений — отличное доказательство того, что люди за столом на самом деле думают каждый сам за себя и предлагают уникальный ракурс, под которым сами смотрят на проблему. Вымышленный Леон Панетта должен был прийти в восторг, услышав разные суждения от разных людей. Это была «мудрость толпы» в подарочной упаковке. Все, что ему оставалось сделать, — синтезировать полученные суждения. Для начала хорошо бы подошло обычное усреднение. Или он мог бы совершить взвешенное усреднение — так, чтобы мнения, которым он больше доверяет, оказались бы в финальном заключении более весомыми. В любом случае это глаз стрекозы в процессе работы.