Думай медленно — предсказывай точно. Искусство и наука предвидеть опасность - [24]
И тогда, и сейчас высказывается более серьезное возражение: мол, обозначение степени вероятности числом может создать у читателя ощущение, что речь об объективном факте, а не субъективном мнении, а это опасно. Однако же для решения проблемы не нужно искоренять цифры. Нужно просто проинформировать читателей, что они, как и слова, служат только для выражения оценки, мнения — и ничего больше. Можно утверждать, что точная цифра как бы намекает: «Прогнозист точно знает, что это число верно». Но такой смысл не подразумевается, и предсказание не должно восприниматься так. Не нужно забывать и о том, что слова вроде «серьезная вероятность» предполагают то же, что числа, однако видимая разница цифр придает прогнозу определенность и снижает риск непонимания. У чисел есть еще одно преимущество: неопределенные мысли легко выражать неопределенным языком, однако, когда прогнозисты вынуждены оперировать числами, им приходится тщательно обдумывать свое мнение, прежде чем озвучить его. Этот процесс называется метапознанием. Практикующиеся в нем прогнозисты начинают лучше видеть тонкую разницу между разными степенями неопределенности — так же как художники со временем лучше различают мельчайшие оттенки серого.
Однако есть еще одно, более серьезное препятствие к принятию точных чисел в прогнозировании. Оно относится к ответственности за результат; я называю его «заблуждением не той стороны „может быть“».
Если метеоролог говорит, что дождь пойдет с 70 %-ной вероятностью, а дождь в итоге не идет, ошибается ли он? Необязательно. Прогноз подразумевает 30 % вероятности того, что дождь не пойдет. Так что, если дождь не пошел, прогноз может оказаться неудачным, но может быть и так, что метеоролог совершенно прав. Единственный способ узнать это точно — прогнать день заново сто раз: если в 70 % этих прогонов будет идти дождь, а в 30 % нет, значит, метеоролог составил верный прогноз. Но мы не всевластны и поэтому не можем вернуть этот день, не можем оценить точность прогноза. Однако люди все равно ее оценивают, и всегда одинаково: смотрят, на какой стороне от «может быть» (50 %) была вероятность. Если в прогнозе говорилось, что вероятность дождя 70 %, и дождь в итоге пошел, значит, прогноз верный. Если не пошел — неверный.
Такая простая ошибка невероятно распространена, ее допускают даже самые опытные, умудренные жизнью люди. В 2012 году, когда Верховный суд должен был огласить давно ожидаемый вердикт по конституционности реформы здравоохранения (Obamacare), на рынках прогнозов — то есть там, где у людей принимают ставки на возможные исходы, — вероятность, что закон будет отменен, держалась на уровне 75 %. Когда Верховный суд признал закон, весьма здравомыслящий репортер New York Times Дэвид Леонхардт объявил, что «рынок — мудрость толпы — оказался не прав»[54].
Распространенность этой элементарной ошибки имеет ужасные последствия. Если, допустим, разведывательное агентство говорит о 65 %-ной вероятности, что какое-то событие произойдет, оно рискует оказаться у позорного столба в случае, если это событие все-таки не случится. А риск велик — целых 35 %, что заложено в прогнозе. Как же избежать этой опасности? Придерживаться неопределенных формулировок. Используя термины вроде «неплохой шанс» и «серьезная возможность», прогнозисты могут заставить работать на себя даже «заблуждение не той стороны „может быть“»: если событие произошло, «неплохой шанс» задним числом объявляется чем-то значительно большим, чем 50 %, и получается, что прогнозист был прав. Если же событие не произошло, этот шанс может съежиться и обозначать значительно меньше 50 % — и опять-таки прогнозист оказывается прав. Неудивительно, что со столь ложными стимулами люди предпочитают гибкие формулировки точным цифрам.
Кент эти политические барьеры не смог преодолеть, но с годами доводы, которые он приводил в пользу применения цифр, только укреплялись: одно исследование за другим показывало, что словам, касающимся вероятностей, таким как «может быть», «возможно», «вероятно», люди придают очень разное значение. И все равно разведывательное сообщество сопротивлялось. Только после провала с предполагаемым оружием массового поражения Саддама Хусейна и последовавших за ним крупных реформ выражение степени вероятности в числах стало более приемлемо. Когда аналитики ЦРУ сообщили президенту Обаме: они на 70 или 90 % уверены, что загадочный человек, прячущийся в пакистанском убежище, — Усама бен Ладен, — это был маленький посмертный триумф Шермана Кента. В некоторых областях числа и вовсе стали стандартом: так, в прогнозах погоды «небольшая вероятность ливней» уступила место «тридцатипроцентной вероятности ливней». Но увы, язык неопределенности до сих пор настолько распространен, особенно в СМИ, что мы редко замечаем его бессодержательность, просто не обращаем на это внимания.
«Думаю, долговой кризис в Европе не решен и может быть очень близок к критической отметке, — сказал гарвардский экономический историк и популярный комментатор Ниал Фергюсон в январе 2012 года. — Дефолт Греции может быть вопросом ближайших дней». Был ли он прав? Популярное понимание слова «дефолт» включает в себя полный отказ от выплаты долга, а в Греции этого не произошло в течение ни последующих дней, ни месяцев, ни лет. Однако есть также техническое определение дефолта, и именно он случлся в Греции вскоре после интервью с Фергюсоном. Какое именно определение имел в виду Фергюсон? Непонятно. Поэтому, хотя у нас есть основания полагать, что он был прав, мы не можем быть в этом уверены.
