Духовные учителя сокровенной Руси - [71]

А вскоре после поездки чиновника Хомутова по Олонецкой губернии (1835) гонения уже переходят в репрессии. Выговских поморцев сравняли в части землевладения и налогообложения со всеми казенными крестьянами. С часовен сняли колокола. Еще в 1828 г. было запрещено пополнение старообрядческих монастырей и селений путем приписки людей в ревизию, а в 1836 г. выговцам запретили именоваться отдельным обществом и приобретать на свое имя недвижимость. В 1837 г. запретили принимать беспаспортных и приходивших из других губерний, в 1838 г. была запрещена переписка, распространение и продажа книг выговского письма. В 1839 г. были ликвидированы все пустыни и пашенные дворы, кроме Данилова и Лексы. Численность общины сократилась до 800 человек. В 1844 г. на Выг переселили 53 крестьянские семьи из Псковской губернии, которые были «известны любовию к православию (новообрядчеству – К. К.) и тверды в вере», то есть пытались спровоцировать открытый конфликт.

Наконец, последний удар по монастырю был нанесен в 1854—56 гг. В 1854 г. Министерство внутренних дел предписало олонецкому губернатору все молитвенные здания, построенные в Данилове и Лексе между 1722 и 1809 гг., сломать, так как они «пришли в ветхость», а по существовавшему тогда закону ремонт этих построек был запрещен. В 1855 г. «записные» старообрядцы были высланы по месту приписки, а Данилово и Лекса обращены в селения государственных крестьян, с открытием в каждом селении прихода господствующей церкви. В апреле 1856 г. были закрыты и запечатаны столовые-моленные на женской улице на Выгу и на мужской улице на Лексе. 7 мая 1856 г. была запечатана Выговская Богоявленская соборная часовня, а 3 июня 1857 г. – Лексинская Крестовоздвиженская соборная часовня, при этом книги, иконы и богослужебные принадлежности частично были конфискованы, а частично уничтожены. Писатель В. Н. Майнов, посетивший руины бывшей «Выгорецкой Лавры» во второй половине XIX в., передает со слов очевидцев чудовищные подробности «мамаева разорения»: «Посреди ограды стояла высокая колокольня с часами, а бок о бок с нею и главная часовня, которую не захотели разорить, а напротив того порешили оставить в назидание, – устроивши в ней православную церковь. Тут-то подле этой часовни и происходил главный погром: тут и били, и секли, и обливали холодною водою упорствующих, отсюда заставили батожьем большака (настоятеля. – К. К.) вынести ключи властям предержащим и т. п. Около 3000 рукописей было сожжено на площадке перед часовней этими новыми варварскими полчищами Омара; массы изрубленных и исковерканных икон подверглись той же участи, причем однако драгоценные каменья и богатые ризы все тщательно сдирались и затем уже никогда и не являлись на свет Божий»[124]. От некогда знаменитой Выгорецкой библиотеки осталось лишь 286 печатных и рукописных книг. Сожжены были и все хозяйственные книги – целый короб разных писем и записок, которые могли бы оказаться поистине бесценным материалом по истории Выго-Лексинского общежительства…

Все эти меры, по словам губернских чиновников, чуть не привели к волнениям среди старообрядцев, но так как их осталось слишком мало, то дело ограничилось «одним прискорбием». Позже миссионер господствующей церкви Д. Островский писал: «Несомненно, что разгром пустыни сопровождался тою жестокостью, которая всегда отличала наших низших исполнителей высоких приказаний…»[125] Двадцать лет спустя после разорения очевидцы тех событий рассказывали любознательному путешественнику, как «издеваясь над почтительной памятью к усопшим братьям у оставшихся в живых, власти распахивали выговское кладбище, как ломали иконы и жгли рукописи… на глазах у их почитателей, как засекли насмерть («говорят, она денька через два-три померла») старицу Ирину Полтеву за то, что она уманила в лес монастырское стадо, как «княжик» – жандармский офицер, принимавший участие в разореньи…, на смерть зашиб другую старуху «каблучком», нетерпеливо требуя показать пруд, куда, по его сведениям, скитницы «швыряли живьем» рожденных ими младенцев (пруд, рассказывали выговцы, спустили и кости нашли, но только собачьи)»[126].

После 150 лет своего существования «лавра, процветшая в северных странах», пала. Однако в самый разгар «даниловского погрома» в Петербурге происходит событие, которое не может не заставить задуматься, – неожиданно умирает «царь-ирод», император Николай I (18 февраля 1855 г.). Невольно напрашивается историческая параллель: вслед за падением Соловецкого монастыря (1676) внезапно умирает царь Алексей Михайлович, затеявший авантюрный «греческий проект» и принесший в жертву своему капризу жизни сотен тысяч русских людей. Вслед за разгромом полноправной преемницы Соловков, Выговской киновии, столь же внезапно умирает наследник и продолжатель дела царя Алексея Николай I, прославившийся своими жестокими гонениями на старообрядцев. Умирает (историки высказывают мысль о самоубийстве), когда позорный исход и бессмысленность затеянной им за освобождение Константинополя Крымской войны (продолжение все той же авантюры его пращура) становится для него окончательно очевидной. Становится очевидной и бессмысленность войны с лучшей частью своего народа, старообрядцами, этими «руссейшими из русских», всегда являвшимися горячими патриотами своей Родины и хранителями ее старины. Итак, круг замкнулся… Поистине: «Господь не замедлит и не потерпит… доколе не истребит сонма притеснителей и не сокрушит скипетров неправедных» (Сир. 35, 19)!