Духовные беседы - [3]

И есть другой путь, который до известной степени является для многих путем лукавым. У нас смотрят так: «Да, вот есть там спасающиеся за стеной монастырской, а мы уж как-нибудь. Там монахи совершают свои подвиги и дела, а мы должны помнить только день субботний во «еже святити его; шесть дней делай, и сотвориши в них вся дела твоя; в день же седьмый, суббота Господу Богу твоему». Если в воскресные дни приходской храм собирает верующих, то это и есть то великое и единственное делание, которое должно здесь совершаться и заменять для мирян делание монаха. В другое время могут и не ходить». Зачастую так и смотрели, так и смотрят – кто-нибудь, как-нибудь, когда-нибудь ходил в праздничные дни в храм – и этим все ограничивалось; и с этим хождением в храм не было никакой связи у остальных шести дней труда.

А между тем вы знаете, что, хотя народ, верующие люди и были отделены от иноческой жизни, они всегда понимали, что там, в монастыре, в богослужении, и в покаянии, и в послушании заключается дело спасения, дело не только монаха, но и мирянина.

В мире надо быть избранным от мира. «Аз избрах вас от мира», – говорит Господь Своим ученикам.

И в те монастыри, где духовная жизнь расцветала, замечалось стремление народа, тяготящегося отношением приходской Церкви, так шли многие в Оптину пустынь, в Зосимову, в Глинскую и в другие монастыри.

Там не только иноков, но и мирян, т. е. верующих, стремящихся в этой жизни приобщиться к вечной, окормляли великие старцы-подвижники. Вы знаете по примеру оптинских старцев, как все они, начиная с самых первых – Моисея, Антония, Макария, Иосифа, Леонида, не говоря уже о последних – Амвросии и Анатолии, – все они служили не только инокам, но и мирянам – всем тем, кто в условиях своей жизни хотел приобщиться к монастырскому деланию.

И все-таки была какая-то пропасть между миром и монастырем, куда можно было прийти только на несколько дней и даже часов, получить благодатный толчок, зарядиться духовно.

А между тем жизнь говорила о том, что некоторые люди стремятся не только на время приобщиться к этому богослужению, в котором есть вечное.

Мы знаем, что в наше время в значительной степени богослужение в приходских храмах искажено: одна праздничная служба, одно богослужение похоже на другое, потому что все то, что затрудняет и не развлекает, выпускается, а взамен того вставляются совершенно неподходящие по ходу богослужения концертные песнопения, и из богослужения делается не приготовление к вечности, а к той же самой жизни, от которой должен бежать христианин, в отношении которой он должен «премирным» стать.

Я не говорю уже о богослужении будничном, которое должно совершаться каждый день не потому, что каждый должен и приходить каждый день, – но каждый должен знать, что в это время совершается богослужение в том храме, где вот я молюсь и, когда мне можно, я приду. Здесь богослужение, как вечность, остается.

И вот Батюшка, понимая все это, сделал то, что у многих прежде всего вызывает смущение и осуждение. Он понимал, что надо дать верующим богослужение настоящее, подлинное, не суррогат, не имитацию, богослужение вечное, заключающееся в богослужебном православном опыте. Без такого богослужения немыслимо и христианское делание. Здесь прежде всего берется не практика приходского храма или даже монастыря, а богослужение по тем книгам, по которым оно должно совершаться, и оно начинает совершаться изо дня в день, начинает совершаться и вечером и утром – при изумлении одних, смущении других и, может быть, насмешках третьих, начинается подлинное приобщение к вечности через богослужение.

А затем начинается подлинная духовная жизнь, которая, казалось, не могла быть в миру. Батюшка работает над нами как духовник и как старец, он начинает ту работу духовного устроения, к которому стремились многие и многие русские люди и которое раньше они получали только в обстановке монастыря, и им казалось, что иначе быть не могло.

Батюшка исходил не из теории, а из жизни, из знания человеческого сердца. Он очень хорошо понимал жизнь и в своем духовном творчестве, в своем духовном созидании, которое он проявлял так неожиданно и часто не так, как бы мы хотели, – он исходил из подлинного знания человеческой души и той обстановки, в которую мы все поставлены.

Он начинает свою работу духовника и старца, начинает с того, что было лишь мечтою или могло быть получено только на несколько часов, на несколько дней в монастыре, и в своей работе. Он исходил не из духовной традиции, к которой, как и сам он не раз говорил, он не был приобщен, а исходил из величайшего знания человеческой души и жизни.

И когда много лет спустя после начала своей деятельности встретился Батюшка с отцом Анатолием Оптинским, то оказалось, что они совершают не только одно дело, но и в духе одном – так вывел Батюшка свой корабль.

Все, кто знал их обоих, могут только изумляться тому, насколько разительно было сходство этих душ в их выявлении, их творческое христианское начало. Батюшка попал именно туда, куда вела великая и давно осуществлявшаяся традиция оптинского старчества.