Духовенство в Древней Вселенской Церкви - [22]

 они должны почитаться вами вместе с пророками и дидаскалами;[120] ибо они совершают для вас служение пророков и дидаскалов». Итак, писатель Διδαχή требует для епископов почтения на том основании, что они стали исполнять служение пророков и дидаскалов. Другими словами, здесь епископам предписывается оказывать ту почесть, какая доселе принадлежала другим лицам — пророкам и дидаскалам. Это значит, что епископы теперь, когда писал автор Διδαχή, стали заменять собою этих последних, приняв на себя их миссию. Так действительно и было. Тот же памятник дает знать, что в иных местах, в иных церквах уже не встречалось пророков (гл. 13, 4). Отчего же это произошло? Да оттого, что весь вообще институт странствующих апостолов (не учеников Христа), пророков и дидаскалов с течением времени, как мы знаем, начал атрофироваться; он умирал медленной смертью подобно тому, как умирает престарелый человек. Вот наследством от этих-то вымирающих пророков и дидаскалов и воспользовались епископы. Оно перешло к епископам, потому что они были самыми видными предстоятелями общины после пророков и дидаскалов.[121] Это было чрезвычайно выгодно для авторитета епископов. Они стали пользоваться таким же уважением, каким доселе пользовались пророки и дидаскалы, эти важные лица, действовавшие во имя Святого Духа. Наследство, доставшееся епископам от пророков и дидаскалов, было очень значительно. Пророки и дидаскалы были проповедниками в общинах, они были наставниками в «правде и знании Господа».[122] Стать на место этих пророков и дидаскалов значило — занять то видное положение, какое занимали вымиравшие пророки и учителя. Эти последние были, как их называли, глаголавшие слово Божие (Евр. 13, 7). Теперь такими должны были сделаться епископы — с исчезновением специфических проповедников. Они стали возвестителями «здравого слова» (Тит. 2, 8), чем доселе были пророки и дидаскалы. Пророки и дидаскалы, по своей идее, не были проповедниками местными; они принадлежали многим или всем церквам, почему они и были странствующими. Епископы, заняв место этих лиц, сами таким образом являлись вождями не одной своей церкви, а подобно пророкам и дидаскалам представителями всей церкви. Положение вещей, положение, совершенно от личной воли епископов независимое, создавало условия, весьма благоприятные для развития их авторитета. Они стали учить в церкви, как доселе это делали пророки и дидаскалы. Но спрашивается: разве раньше этого времени епископы не учили в церкви? Апостол Павел в пастырских посланиях требует от епископов учительности (1 Тим. 3, 2; Тит. 1, 9); но последующая церковь не так строго настаивала на этом качестве. Это отчасти и понятно: институт апостолов, пророков и дидаскалов, который существовал такое продолжительное время с их миссией «глаголать слово Божие» — учить верующих, — делал не столь настоятельною потребность в учительности епископов. Памятник Canones ecclesiastici, заключающий в себе известия, рисующие положение церкви конца II века, говоря о требованиях по отношению к епископу, замечает: «если епископ необразован (άγγραμματος), то он должен быть, по крайней мере, кроток»[123] и т. д. Подобного же рода заметку находим в так называемых Постановлениях Апостольских; здесь говорится: «да будет епископ, если возможно, образован, а если он будет необразован (άγγραμματος), то да будет...» и пр. (Кн. II, гл. 1). Примеры епископов, не имевших никакого образования, очень нередки в древнейшей церкви. Следовательно, если епископы, волею судеб поставленные на месте пророков и учителей, — с тем вместе начинают новое для них дело[124] — учить народ, то в этом последнем факте нет ничего удивительного и непредвиденного.[125]К сожалению, мы мало знаем таких епископов, которые носили бы на себе ясные следы той перемены в положении епископов, о которой у нас речь. Но, однако же, мы не лишены возможности привести пример двух епископов II века, которые жили на рубеже, отделяющем церковь с пророками и дидаскалами от церкви, в которой место этих лиц в известном отношении только что занято епископами. Разумеем двух епископов Малоазийских середины II века: Поликарпа Смирнского и Мелитона Сардийского, о которых упоминается в источниках, что «они (по терминологии Διδαχή) исполняли служение пророков», хотя они несомненно были епископами; о Поликарпе даже замечено, что он был не только пророком, но и дидаскалом.[126]

Итак, епископы, заняв место прежних пророков и дидаскалов, получили важное отличие в сравнении с тем, чем они были до сих пор. Они стали вождями христианских обществ в учении. С этих пор, приблизительно с конца II века, первым предикатом епископского звания стало учительство. Постановления Апостольские, определяя признаки епископа, на первом месте ставят: он есть «служитель слова» (II, 26). Вместе с этим епископы в качестве наследства от прежних пророков и дидаскалов получили и многое другое, весьма важное. Если епископы впоследствии стали называться «первосвященниками», то это есть наследие от пророков, которым было усвоено это имя.[127] Если с конца II века в памятниках начинают упоминать о кафедре епископа и пресвитеров, то можно догадываться, что это та самая кафедра, на которой первоначально восседали пророки и дидаскалы. Если в памятниках так часто упоминается о начатках, как законной принадлежности епископа, то из Διδαχή (гл. XIII) мы знаем, что начатки первоначально назначались для вознаграждения пророков (и дидаскалов).