Духов день - [15]

Ронга подождала немного, переводя дыхание. Когда прошла внутрь и прикрыла дверь, дедушка уже показывал тетушке Ондзин свой иероглиф.

— Ну, видишь? Видишь, чего девка удумала?

Тетушка Ондзин была растрепанная и неприбранная, в домашнем халате — байковом, зеленом, в розовые розы — и скрипучих резиновых тапках, с землею под ступнями. Видавшей виды тростью она почесала спину и повернула к Ронге свою толстую бульдожью голову в облаке седых волос. Дедушка Фэнг, благодаря сухой фигуре, старомодно собранным на затылке волосам и аккуратности в одежде, еще мог сойти за какого-нибудь мудрого мага, духовидца и прочая, какими их обычно представляют. Тетушка Ондзин же выглядела как средоточие всех пожилых соседок мира — одиноких, сварливых и немного безумных, способных только смотреть телевизор, кормить кошек и ругать молодежь.

Впечатление было ужасно обманчивым.

— Вижу, — медленно произнесла тетушка Ондзин, глядя на по-прежнему молчащую Ронгу. — Вижу, что девочка уже все решила, так что кричи не кричи… Да и я, по-твоему, зачем в эту дыру явилась?

Она щелкнула длинным ногтем и предъявила доску — двумя руками протянула, как важный документ. Дедушка Фэнг нахмурился и фыркнул. Это значило, что слов у него не хватает, и случалось такое раз в десять лет, не чаще.

Тетушка Ондзин неспешно вышла из-за перегородки, прихватив со стола паровую булочку. Крепкие узловатые пальцы в остатках маникюра разломали булочку пополам, и первая половина тут же исчезла во рту тетушки.

— Прочитала у себя, — прожевав, сказала она, — прям на доске разделочной, где вот этими вот руками лук рубила. Прочитала — «человек». И еще — «меч». Прочитала — а тут и вопли от соседей на всю улицу.

Ронга с надеждой уставилась на старуху.

— Меч? — переспросил дедушка Фэнг. — Мечи у меня есть, конечно, да только Ронга их в руках ни разу не держала. И не подержит! — прикрикнул он, заметив, что внучка открыла рот. — Предсказание предсказанием — вот пусть и сбывается. Как-нибудь. Без меня.

Тетушка Ондзин посмотрела на него, как на безнадежного идиота, щипая оставшуюся половинку булочки. «Меч» — это, конечно, звучало глупо. Но в паре случаев «меч» можно читать как «острое», а то и как «оружие».

— Как тебе в голову это вообще пришло? — в голосе дедушки Фэнга опять задрожали слезы. — Как вот в эту вот больную-то голову!..

— Призраку обещала, — соврала Ронга. Кенхе дела не было до убийцы. Но если б Ронга начала говорить про мафию, то пришлось бы рассказывать и про «Лилии». — Он… монстр, дедушка. Он хуже монстра.

Демон, может. Из тех, что в бездне варят суп из мертвецов. Варят и хохочут, топчут тянущиеся руки, давят головы… Дедушка про таких рассказывал, где-то между байками об утопленниках, душащих жертв волосами, и легендой о Поедателе Солнца.

Дедушка хотел что-то ответить, но тетушка Ондзин шикнула, взяла его под локоть и увела на кухню, тихо успокаивая. Такое безмятежное поведение вместо ругани друг на друга просто выбивало из колеи.

Тетушка Ондзин ушла спустя двадцать минут, кивнув Ронге на прощанье. На дедушку было страшно смотреть. Ронга стала собирать кумкваты и осколки вазы. Не хочет помогать — не надо. Главное, что не гонит из дома.

— Хоть бы сделала вид, что тебе трудно.

«Я и впрямь зверь, раз не переживаю сейчас? — подумала Ронга. — Не пытаюсь уговорить, объяснить, рассказать все что видела?». Она замерла на миг, потом потянулась за кумкватом, закатившимся под тумбочку рядом с дверью.

Не дождавшись мук совести, дедушка Фэнг спросил едва слышно:

— Шенву тебе было мало, да?…

Это был удар под дых.

Ронга догадывалась, что дедушка все понял по изменившемуся поведению внучки еще тогда, много лет назад. К тому же, он мог услышать, что часто в Духов день, в запертой комнате, Ронга говорит с одним и тем же человеком.

Но она никак не ожидала, что дедушка ударит ее этим.

Больно-больно.

Все так же согнувшись на коленях перед тумбочкой и протянув руку, Ронга оцепенела. Скосила глаза на льняные тапки, на тяжелые шаги, удаляющиеся от нее к лестнице. Бессмысленно подождала, что дедушка остановится или вернется. Сглотнула сухим горлом, вспомнила как дышать и вытащила, наконец, из-под тумбочки этот проклятый кумкват. Сок и мякоть поползли по руке. Правильно, что она не успела рассказать дедушке все остальное. Не проболталась про «Лилии» и первую встречу с человеком, которого она хотела убить.

Он бы ударил ее и этими воспоминаниями, если бы мог.

Ронга легла на пол, прижав руки к животу, подтянув колени к груди, и беззвучно закричала. И кричала, пока уголки губ не потрескались.

…Бабочка Дзю кричала как-то так — широко распахнув рот, но не издавая ни звука. Сначала ее было слышно, и мадам Чен, с вежливым недоумением на лице, стучала в дверь. Когда крик оборвался, недоумение сменилось ужасом, и мадам Чен открыла дверь своими ключами.

Ронга и еще пара девушек ждали за ее спиной. Человек в черном костюме фамильярно оперся о плечом мадам Чен и спокойным наглым тоном попросил лучше воспитывать служанок, а также подогнать им еще парочку. «А шлюхи?… Нет-нет, шлюх мы не тронули, как вы и говорили…»

На миг показалось, что вот-вот мадам Чен сбросит его руку и железным голосом прикажет сучьим детям убираться, как бывало не раз с нарушающими правила «Лилий». Но мадам Чен пошатнулась под тяжестью этой руки, ее взгляд метнулся за спину черного костюма, плечи дрогнули. Выражение лица вновь сменилось — на этот раз медленно и мучительно. Чудовищным усилием мадам Чен вернула себе хладнокровие. Не глядя, она вцепилась в плечо Ронги и подтащила ее ближе.