Дух времени - [9]
Он кончил. Толпа стояла неподвижно. Никто не заметил, как оратор спешно пробрался к выходу Его догнал брюнет в пальто. У ворот они, не торгуясь, взяли извозчика, и, прежде чем слушатели пришли в себя, они были уже далеко.
На гроб с зловещим стуком упала первая горсть земли… Еще, еще… Закрыв дергавшийся рот платком, вдова писателя глядела в зиявшую могилу, и слезы бежали по ее щекам.
Плакала на этот раз и мать покойного, крошечная старушка, с простым лицом крестьянки; и мальчик с тоненькой шейкой; и обе девочки в красных вязаных шапочках и в рваных калошах. И пока земля стучала по крышке гроба сперва громко, потом все глуше и глуше, все стояли недвижно, потрясенные до глубины души, а женщины рыдали все сильнее.
А дождик сеял упорно и печально, и, казалось, ему конца не будет. И никогда не проглянет то солнце, которого, по словам Тобольцева, так страстно, так давно все ждали…
Наконец толпа качнулась, зашевелилась, стала распадаться. Многие отошли, раскрыли зонтики, двинулись к выходу.
— Вера Ивановна, — ласково трогая вдову за локоть, зашептал редактор «Вестника», — милости просим к нам!.. Не откажите почтить память покойного… Вся редакция будет в сборе…
Она вслушалась, вытерла слезы, кивнула головой и машинально потрогала шапочки дочерей. Девочки уцепились за юбку матери и со страхом озирались.
— Митя… Картуз надень! — отрывисто, низким голосом сказала вдова сыну. — Полно плакать! Полно… Высморкайся!.. Где твой платок? — Крупным шагом она подошла к Тобольцеву, окруженному молодежью, и протянула ему руку.
— Благодарю вас… Вы… артист?
— Н-нет…
— Ваша фамилия?
— Тобольцев.
— Благодарю вас!.. Вы меня очень тронули… Напишите мне эти стихи… Я их сохраню…
На них все глядели. Она покраснела, насупилась, еще раз крепко тряхнула руку Тобольцева и оглянулась, ища детей.
— Ног не промочила? Осторожней!.. Гляди под ноги… Варя, платок поправь! С бабушкой садитесь… Где бабушка? Митя! Не зевай! Тебя задавят… Мама, садитесь на линейку[23]…
Ее грубоватый голос звучал повелительно, почти спокойно.
— Бедность какая! — говорили в разбившихся группах. — На ребятах калоши рваные видели?
— А она — молодец! Говорят, ей место фельдшерицы дадут. Она с Рождественских курсов.
В других группах молодежи слышалось:
— Какие речи, господа! — Нет!.. Я нахожу, что каждое это слово — правда! — Голословные обвинения! Никчемная выходка! — Вот они, какие читатели теперь объявились! — Сейчас обеденный час в типографиях… Их здесь много, господа…
Тобольцев говорил красивой, стройной даме в черном:
— Замечаешь, Лиза? Ни малейшего угнетения. Наоборот… Какое-то повышенное настроение у всех. Как ясно, что смерть бессильна перед жизнью!.. Она не уничтожает лучшего, что есть в человеке, — его индивидуальности… высказанного, написанного, созданного им… Вот как я, Лизонька, понимаю бессмертие человеческого духа!.. И знаешь? Вот именно здесь, под серым небом, на унылом кладбище я так ярко, так сильно чувствую красоту жизни, всю ее власть и значение… Я ужасно счастлив, Лиза, в эту минуту!
Она задумчиво и удивленно покачала головой.
— Как вы нашли эту речь? — спросил Тобольцева передовик[24] «Вестника». — Не правда ли, как это бестактно? Бросать у раскрытой могилы такие вызовы?.. По какому праву?
— Нет, это интересно!.. Мне он понравился…
— У-ди-вля-юсь!..
— Кто он? Вы знакомы? — спрашивал репортер уличной газеты. — Отчего он вас знает?
Тобольцев пожал плечами.
— Я, к крайнему сожалению, вижу его в первый раз, как и вы…
— Узнаю этих господ, — брезгливо говорил редактор «Вестника». — Они всюду вносят смуту…
Тобольцев усадил свою даму в пролетку и вернулся на кладбище. У самых ворот его остановил студент Иванцов.
— Вы — Тобольцев?
— Я… Чем могу служить?
— В двух словах не скажешь… Позвольте…
Но его перебили. Зейдеман протягивал Тобольцеву пакет.
— Вы, кажется, собирали на семью покойного? Вот примите и нашу лепту… От техников… Пятьдесят рублей двадцать пять копеек.
— Благодарю вас…
— Много собрали, Тобольцев? — спрашивала миленькая курсистка в щегольской шапочке с белым пером.
— Пятьсот сорок… да вот сейчас пятьдесят рублей…
Глаза Тобольцева как будто ласкали девушку. Она радостно покраснела. Она не знала, что Тобольцев так смотрит на каждую молодую женщину.
— Напишите мне эти стихи, Тобольцев, — просила другая барышня, подходя. По ее костюму и манерам сразу можно было угадать, что она с драматических курсов.
— Если только не забуду, — говорил он, показывая белые зубы и также лаская ее лицо вспыхнувшими как будто глазами.
— Какой вздор! — нервно засмеялась барышня. — Вы хотите сказать, что это был экспромт?
— Именно…
— Все врет! — подхватила другая консерваторка, с восторгом глядя в его лицо.
— Pardon!..[25] Сию минуту, — сказал студенту Тобольцев. С озабоченным выражением поспешил он к редактору. Иванцов с недоумением глядел ему вслед.
