Дух старины - [24]

В исторических стихотворениях Ли Бо, славящих знаменитых даосов, еще рельефнее выявляется их близость к стихам о сокровенных чувствах. Так, в стихотворении «Сосна и кипарис — прямы душой» (№ 12) он славит Янь Цзылина, который с удой ушел «на брега бездонных вод»: «Ветр чистоты по миру пролетел, / Таких высот другим достичь нельзя».

И кроме «долгого вздоха» он выражает свое собственное желание «поселиться в глуши крутых отрогов». В стихотворении «Когда Цзюньпин отринул мира плен» (№ 13) Ли Бо славит ученость Янь Цзюньпина: «Прозрел он ряд Великих Перемен / И сущего всего Первоначало», одобрительно пишет о том, что «Суждений Дао нить сплетал в тиши, / За полог пустоты проникнув чувством», — как о самосовершенствовании в постижении Дао и Дэ, о том, что от Янь Цзюньпина, этого «гадателя», «просвещающего людей», зависит приход священных глашатаев идеального мира: «Ведь всуе Цзоуюй не поспешит, / Глас Юэчжо не раздается чудный», потому что «над Небесной рекой подвешено [его] высокое имя». Поэт заключает стихотворение вздохом: «Ведь гость морской от нас уже далек, / И некому постичь безмолвья бездны!» Мечты поэта устремлены к Янь Цзюньпину. Но, воспевая Янь Цзылина и Янь Цзюньпина, поэт на самом деле излагает собственные сокровенные мысли.

Стихотворения на исторические темы в «Духе старины» можно считать политической сатирой, использующей древность для иронического изображения событий настоящего времени, и в этом заключено новаторство Ли Бо в категории исторических стихотворений. В то же время, однако, следует заметить, что скрытый намек в стихотворениях такого рода у Ли Бо заметен не слишком явно. Например, раньше считали, что в стихотворениях «Правитель Цинь собрал все шесть сторон» (№ 3) и «Мечом чудесным циньский государь» (№ 48) ироническое изображение жажды вечной жизни у Цинь Шихуана — это сатирический намек на танского Сюаньцзуна. На самом деле в этих текстах поэт оценивает только самого Цинь Шихуана. В финальных строках стихотворения № 3 «И в глубь тяжелую земных слоев / Лег саркофаг златой и хладный прах» определенно есть сарказм, но отнюдь не ясно, является ли это намеком на танского Сюаньцзуна. В № 48 строка «Затребовал пэнлайский Эликсир» оттеняет следующую: «И пренебрег весенней бороздой». Смысл состоит в том, что в поисках эликсира бессмертия Цинь Шихуан забыл о нуждах сельскохозяйственного производства. По всему содержанию стихотворения видно, что главным для Цинь Шихуана было навести переправу через море, чтобы настичь солнце, для чего император «Набрал солдат, опустошив весь мир, — / Десятки тысяч не пришли домой». Поэт осуждает причиненный трудовому люду ущерб. Отсюда и финальные строки: «Растратил силы, а успеха нет, / Одна печаль на много тысяч лет…» Исследователи полагают, что «это направлено против избыточных целей, препятствующих проявлять заботу о народе» (Чэнь Хан). Так оно и есть. Неясно, однако, содержится ли тут намек на Сюаньцзуна. Не исключено, что оба эти произведения посвящены только Цинь Шихуану.

В стихотворении «Чжэн Жун, через заставу въехав в Цинь» (№ 31) историю Чжэн Жуна, которому посланец с горы Хуашань передал яшму для «властителя Пруда» — «Как знак, что тот умрет в году грядущем», Ли Бо искусно сплетает с «Персиковым источником» Тао Юаньмина в повествование о спасении от смуты в конце периода Цинь. Сейчас считается, что это стихотворение Ли Бо создал в 12-м году Тяньбао[356] после возвращения с севера из Ючжоу, где поэт почувствовал надвигающийся мятеж Ань Лушаня, и в нем выразил свое желание спастись, отгородившись от мира. Эта датировка вряд ли обоснованна. Однако не вызывает сомнений то, что здесь поэт, используя исторический сюжет, изложил собственные потаенные чувства.

Относительно того, есть ли в стихотворениях исторической тематики Ли Бо саркастические намеки на современные поэту события и на какие именно, существуют разные точки зрения. В стихотворении «Му-вану снились дальние края» (№ 43) излагаются сюжеты о чжоуском Му-ване, который «В Западном море пировал с Сиванму», и о ханьском У-ване, который «Приглашал Шанъюань в Северный дворец»; они «дни проводят средь блудниц», после чего «Где дива были — стал теперь бурьян, / И души страждут в густоте лиан». Сяо Шиюнь считает, что тут присутствует ирония над жаждой бессмертия: «Хотя оба властителя и знались с богинями Сиванму и Шанъюань, но не смогли избежать смерти. А современный поэту Минхуан[357] тоже тянулся к святым и бессмертным, так что в этом стихотворении присутствует сарказм». Чэнь Хан видит в этом стихотворении «сатирический намек на сладострастие Минхуана, запустившего государственные дела», «Сиванму» и «Шанъюань», по его мнению, — намек на наложниц, «Яшмовый пруд» и «Яшмовый кубок» — на пиры да веселья, а «пустая болтовня» и «плач» — намек на заброшенные дела и развал политики двора, и «нельзя не увидеть в этом наложниц У Хуэйфэй и Ян Гуйфэй». С этими утверждениями можно согласиться, а можно и возразить, поскольку намек не столь очевиден. Стихотворение «И снова я под Колдовской горой» (№ 58) Ли Бо написал, проезжая мимо горы Ушань (Колдовская). Некоторые считают финальные строки: «Волшебной девы и в помине нет, / Где чуский князь, никто сейчас не знает, / Давно уж канул блуд в пучину лет… / Лишь пастухи о них тут воздыхают» — сатирой на современные поэту события под завесой древнего сюжета. На самом деле ничто тут не направлено против текущей реальности, Ли Бо пишет о непостоянстве судьбы и ни о чем больше. В стихотворении «Когда друг с другом царства вверглись в бой» (№ 53) строки «Два тигра в Чжао бились меж собой, / И шестеро вельмож дробили Цзинь», а также финальный сюжет об убийстве государя сановником Тянь Чэнцзы тоже считают намеком на события в политической жизни конца периода Тяньбао.