Дух неправды - [5]

Миновав безмолвных стражей, Печерский и Миррен оказались в небольшом холле с дверью-гармошкой, которая тут же собралась в складки. На круглом кованом столике стоял цветочный горшок с крохотной живой ёлочкой, убранной микроскопическими игрушками. Около столика помещался торшер с абажуром в виде букета лилий, и в каждом цветке горела лампочка. Миррен никогда ещё не бывал здесь, но по сторонам не смотрел, нетерпения не демонстрировал. И когда Печерский обернулся, чтобы пригласить его пройти в библиотеку, то вздрогнул, встретившись с тем же отвратительным взглядом. По-видимому, иначе этот человек смотреть не мог, и тайна была скрыта в его длинной бурной жизни.

– Проходите, Райдер, я сейчас приведу его. Присаживайтесь.

Шансонье проводил американца в библиотеку, указал на кожаный диван, заваленный кожаными же подушками. Тут тоже стоял дубовый журнальный столик, и Райдер Миррен, плюхнувшись на диван, немедленно закинул на него ноги. Это ничуть не удивило Печерского; по крайней мере, он никак своего недоумения не выразил.

Ореховые двери с арочными витражами, выполненными в виде покрытых изморозью стекол, вели собственно в кабинет Печерского. Он прошёл мимо широченного стола, заставленного изысканными безделушками, украшенного малахитовым письменным прибором и лампой, больше похожей на сковороду с переломанной посередине ручкой. Несколько секунд постоял у окна, тронул кончиками пальцев вишнёвые шёлковые гардины, взял от хрустальной пепельницы узкую, почти дамскую трубку, поискал кисет с табаком.

Потом махнул рукой, вернул всё на место, зачем-то переставил с подоконника на стол забавную фигурку одноногого пирата с костылём под мышкой и исчез за другой дверью, тоже сделанной в виде арки, но только поменьше. Мобильный телефон заиграл «Хабанеру» из оперы «Кармен», но Печерский, глянув на определитель, отключил трубку и вошёл в уютную комнату, освещенную только отблесками пляшущего в камине огня.

На маленьком диванчике, заваленном бархатными и атласными подушками, сидел парень лет двадцати – миниатюрный, смуглый и черноволосый. Судя по всему, он даже не услышал, когда вошёл Михаил, потому что так и продолжал смотреть на пляску пламени, на роящиеся в раскалённом зеве искры, то и дело поправляя замотанный вокруг горла длинный шарф цвета топлёного молока. Хрупкий юноша выглядел совершенно не празднично – чёрные джинсы и джемпер, короткие валенки на ногах, и, самое главное, мокрые от слез длинные ресницы над блестящими, как маслины, глазами. Оливково-смуглое лицо парня казалось измождённым и болезненным – похоже, у него был жар.

Услышав лёгкий скрип двери, парень сильно вздрогнул. Через секунду он вскочил и попятился к окну, закрытому рулонными шторами. Он снял очки, сунул их в футляр, беспомощно хлопнул веками.

– Санкар, это я, не бойся. Как дела?

Печерский, тяжело ступая, подошёл к парню и уселся рядом с ним на диван. На ночь маленький диванчик превращался в просторное, круглое спальное место.

– Благодарю вас. – Парень говорил с акцентом, но без труда, не задумываясь над каждым словом. – Из полиции нет новостей?

– Из милиции, – машинально поправил Печерский. – Нет, пока не удалось дозвониться до моего приятеля. Но я обязательно сделаю это Санкар, как только представится возможность. Знай только одно – тебя здесь никто не найдёт и не тронет. Я верю, что лично ты ни в чём не виноват, потому и спрятал тебя на время. Температуру измерял?

Михаил заботливо дотронулся до горячего влажного лба парня. Тот опять подпрыгнул, словно к его коже прикоснулись раскалённым железом.

– Да сиди ты, сиди спокойно. Молоко с мёдом пил?

Печерский ещё раздумывал, стоит ли сводить сегодня двух своих гостей; потом тряхнул густыми цыганскими кудрями, прекрасно понимая, что другого случая может и не представиться.

– Вижу, что температуру не измерял. Держи.

Печерский подал Санкару безртутный термометр, и юноша обречённо засунул его под мышку. Через минуту послышался сигнал, означающий, что температура измерена. Михаил глянул на термометр и покачал головой.

– Ничего, тридцать семь и пять. Я думал, будет больше. Есть хочешь?

– Мне достаточно молока, сэр, – забывшись от волнения, сказал Санкар.

Печерский удивлённо уставился на него. Потом вспомнил о Райдере Миррене, который остался в холле, и заторопился.

– Если есть не хочешь, неволить не буду. К гостям тебе выходить нельзя – я имею в виду общий зал. А вот с одним из них ты вполне можешь встретиться. Он уже ждёт, очень хочет увидеться…

Санкар подался назад, и пламя камина заблестело в его зрачках. Маленькой, почти женской рукой, он перебирал складки шарфа, и на тонком пальце блестел золотой перстень с изображением то ли солнца, то ли колеса. Из-под левого рукава Санкара показался белый край повязки, и Михаил снова забеспокоился.

– Как твоя царапина? Не болит?

– Нет, нисколько. Но вы, же обещали никому меня не показывать. Не только у меня, но и у вас могут быть неприятности…

– Санкар, тебе двадцать, а мне шестьдесят. Я втрое дольше тебя живу на свете и понимаю, что можно делать, а что – нельзя. Ты можешь быть спокоен – этот человек никакого отношения к милиции не имеет. Он американец, журналист и писатель. Зовут его Райдер Миррен. Тебе знакомо это имя?