Дух Меркурий - [71]
Архетип духа в этой, кстати сказать, отнюдь не первобытной сказке выражен териоморфно как система из трех функций, которая подчинена единству, злому духу, а также как неназванная инстанция, посредством троичности гвоздей распявшая ворона. Это в обоих случаях начальствующее единство в первом случае соответствует преисподней функции, являющейся бессознательным супостатом главной функции, т. е. охотнику; во втором случае — главной функции, т. е. герою. Герой и охотник в конце концов уподобляются друг другу, так что функция охотника растворяется в герое. То-то и оно: герой с самого начала уже сидит в охотнике и побуждает того всеми запрещенными для него неморальными средствами осуществить умыкание души и, так сказать, против своей собственной воли потихоньку подбросить ее герою. На поверхности царит необузданная борьба между обоими, но за кулисами каждый печется о выгоде другого. Развязывается этот узел в тот момент, когда герою удается захватить четверичность, т. е., психологически выражаясь, включить преисподнюю функцию в систему троичности. Тем самым конфликт завершен одним ударом, и образ охотника окончательно улетучивается. После такой победы герой сажает свою принцессу на трехногую лошадь и скачет с ней в королевство ее батюшки. Она возглавляет и персонифицирует отныне тот регион духа, который прежде служил злому охотнику. Анима, таким образом, является и остается представительницей того участка бессознательного, который во веки веков не может быть воспринят в достижимую для человека целостность.
е. ДОБАВЛЕНИЕ
Когда я уже закончил рукопись, мое внимание было любезно обращено на один русский вариант нашей сказки. Она называется «Марья Моревна»[707]. Герой истории не свинопас, но Иван Царевич. Трем зверям-помощникам здесь дается интересное объяснение: они образуют соответствие трем сестрам Ивана и их мужьям, каковые, собственно говоря, суть птицы. Три сестры представляют триаду бессознательных функций, находящихся в связи с животным, или духовным царством. Птицелюди суть разновидность ангелов и подчеркивают вспомогательную природу бессознательных функций. Ведь в этой истории они тоже спасительно вмешиваются в тот решающий момент, когда герой (не так, как в немецком варианте) попадает под власть злого духа, умерщвляется и расчленяется им (типичный удел богочеловека!)[708]. Злой дух здесь — старик, часто изображаемый обнаженным; зовут его Кощей[709] Бессмертный. Соответствующая ведьма — пресловутая Баба-Яга. Три зверя-помощника немецкого варианта тут удвоены: во-первых, это птицелюди, во-вторых, лев, посторонняя птица и пчелы. Принцесса тут — царица Марья Моревна, великая водительница воинств (Мария, Царица небесная, в православном гимне восславляется как «Водительница воинств»!); в своем замке, в заповедной комнате, она держит злого духа в оковах на двенадцати цепях. Когда Иван утоляет жажду старика, тот похищает царицу. Волшебные скакуны в развязке не превращаются в людей. Русская сказка имеет откровенно более первобытный характер.
f. ПРИЛОЖЕНИЕ
Помещенные ниже выкладки не требуют всеобщего интереса постольку, поскольку они в существенных чертах носят технический характер. В этом новом издании я хотел было оставить их в стороне, но затем сообразил иначе и присовокупил их в этом Приложении. Читатель, не интересующийся психологией специально, спокойно может пропустить этот раздел. Ниже я рассмотрю как раз эту якобы запутанную проблему трех- и четырехногости волшебных лошадей, и притом представлю мои соображения так, чтобы стал ясен используемый при этом метод. Такой психологический ход мыслей основывается, с одной стороны, на иррациональных данностях материала, т. е. сказки, мифа или сновидений, а с другой — на осознанивании «латентных» рациональных взаимоотношений этих данностей. То, что такие взаимоотношения вообще существуют, само является гипотезой, как, например, является гипотезой то, что у сновидений имеется смысл. Истинность этого предположения отнюдь не констатируется априорно. Ее полезность может обнаружиться лишь путем ее применения. Поэтому сначала надо выждать, сделает ли ее методологическое наложение на иррациональный материал возможным осмысленное толкование такового. Применение ее состоит в том, что этот материал принимается так, как если бы он обладал внутренней взаимосвязью. Для этой цели большая часть данностей нуждается в известном усилении, т. е. в известном разъяснении, генерализации и приближении к более или менее всеобщему понятию в соответствии с кардановым правилом толкования. Так, например, трехногость, чтобы ее можно было узнать, сначала должна быть отделена от лошади и приближена к своему собственному принципу, а именно к троичности. Упомянутая в сказке четырехногость появляется на более высокой ступени всеобщего понятия тоже в связи с троичностью, откуда и проистекает загадка «Тимея», а именно проблема Тройки и Четверки. Триада и Тетрада представляют архетипические структуры, которые играют значительную роль во всеобщей символике и в такой же мере важны для исследования мифов и сновидений. Подъем иррациональной данности (т. е. трех- и четырехногости) на ступень всеобщего наглядного понятия делает возможным проявление универсального значения этого мотива на поверхности образа и сообщает рассуждающему уму мужество всерьез подойти к этому аргументу. Такая задача подразумевает в себе ряд размышлений и выводов технического характера, который я не хотел бы оставить скрытым для интересующегося психологией читателя, а в особенности для специалистов, а уж тем более я не хотел бы скрывать, что такая работа ума вообще типична для развязывания символов и необходима для понимания продуктов бессознательного. Лишь таким способом смысл бессознательных взаимосвязей может быть получен из них самих, в противоположность тем дедуктивным толкованиям, которые исходят из заранее принятой теории, как, например, астрои метеоромифологические и — last not least
