Дух любви - [3]

– Джанет, дорогая, сегодня в Плине нет мужчины, у которого было бы больше причин для гордости, чем у меня, и наверняка не будет до того самого дня, когда я в первый раз усажу вас перед нашим общим очагом.

Он встал со стула и прижал ее к себе.

– Раз все решено и мы поженимся, да и с родителями вашими я разговаривал вчера вечером, и они согласны, то, думаю, не будет беды, если я вас поцелую.

Джанет на мгновение задумалась – она еще ни разу не целовалась ни с одним мужчиной, кроме собственного отца.

Она положила обе руки на плечи Томаса и подставила ему свое лицо.

– Даже если это и неприлично, ну и пусть, – сказала она ему некоторое время спустя, – ведь это очень приятно.

Так Джанет обручилась со своим кузеном Томасом Кумбе из Плина, что в графстве Корнуолл[2], в году 1830 от Рождества Христова, и было ему двадцать пять лет, ей же только что исполнилось девятнадцать.

Туман рассеялся, и Плин больше не был обиталищем теней. Из гавани доносились голоса, чайки ныряли в воду, люди стояли в дверях домов.

Все еще стоя на вершине холма, Джанет смотрела на море, и ей казалось, что душа ее разрывается надвое: одна ее часть хотела быть женой, хотела заботиться о муже и нежно его любить, другая жаждала слиться с кораблем, слиться с морем и высоким небом, быть радостной и свободной, как чайка.

Джанет обернулась и увидела, что по склону холма к ней поднимается Томас. Она улыбнулась и побежала ему навстречу.

– Наверное, грешно встречаться с мужем утром перед свадьбой, – сказала она. – Мне следовало бы быть дома и собираться в церковь, а не стоять здесь, на холме, и держать тебя за руку.

Томас заключил ее в объятия.

– Нас могут увидеть, но я не в силах удержаться, – прошептал он. – Джени, я так тебя люблю.

В поле бродили овцы, в воздухе витал сладкий аромат утесника.

Когда же зазвонят колокола Лэнокской церкви?

– Как непривычно думать, что мы больше никогда не расстанемся, Томас, – сказала она. – Ни ночью, ни днем. Когда ты будешь работать, а я заниматься домом, мыслями мы все время будем вместе.

Она положила руку ему на плечо.

– Томас, быть мужем и женой – это очень серьезно?

– Да, любимая, но святые узы брака благословил сам Господь, и не нам Ему перечить. Так сказал мне священник. Он много чего объяснил мне, ведь я боялся, что кое-что покажется мне слишком хлопотным и трудным. Но я всегда буду относиться к тебе по-доброму, Джени.

– Наверное, иногда нам будет не хватать терпения, мы станем ворчать друг на друга, и ты пожалеешь, что женился, тебе захочется снова стать холостяком.

– Нет, никогда, никогда!

– Забавно, Томас, что вся наша жизнь пройдет здесь, в Плине. Ни ты, ни я никогда не увидим дальних стран, как некоторые. Наши дети вырастут подле нас, потом женятся, а за ними и их дети. Мы состаримся, и потом обоих нас похоронят на Лэнокском кладбище. Это похоже на то, как цветы летом раскрывают лепестки, и птицы с первыми опавшими листьями улетают на юг. А сейчас, Томас, мы стоим здесь, ничего об этом не зная и даже не задумываясь.

– Грешно говорить о смерти и будущей жизни, Джени. Все в руке Божией, и нам не пристало задаваться такими вопросами. Я хочу думать не о детях наших детей, а о нас самих и о том, что сегодня мы поженимся. Я очень люблю тебя, Джени.

Она прижалась к Томасу, и ее взгляд устремился вдаль.

– Через сто лет, Томас, здесь будут стоять двое других, как сейчас стоим мы, и будут они кровь от нашей крови и плоть от нашей плоти.

Джанет дрожала в объятиях Томаса.

– Ты говоришь странные и сумасбродные вещи, Джени. Перестань думать о том времени, когда нас не будет, и подумай о нас самих.

– Я боюсь вовсе не за себя, – прошептала она, – а за тех, кто придет после нас. Может быть, там, далеко-далеко впереди, есть много живых существ, которые будут зависеть от нас. Те, кто будет стоять на вершине Плинского холма под утренним солнцем.

– Если тебе страшно, Джени, отыщи священника и попроси его успокоить твою душу. Он лучше знает, оттого что по ночам читает Библию.

– Томас, нас спасет ни Библия, ни слова священника, ни мои постоянные молитвы Богу; ни знание повадок птиц и зверей, ни часы, что мы проведем, стоя на залитом солнцем холме и слушая тихий плеск воды, ни дивный вид окутанного туманом Плина, хотя все это мне очень дорого.

– Тогда что же нас спасет, Джени?

– Люди знают много слов и произносят их, но я сердцем чувствую, что только одно имеет значение – это наша любовь друг к другу и к тем, кто придет после нас.

Они стали молча спускаться с холма.

В дверях дома, поджидая их, стояла мать Джанет.

– Где вы были? – спросила она. – Так не принято, Томас, неприлично разговаривать с той, кто идет с тобой под венец, до того, как ты встретишь ее в церкви. А ты, Джанет? Мне стыдно, что в утро перед свадьбой ты бегаешь по холму в старом платье. В твоей комнате сестры давно дожидаются, чтобы одеть тебя; скоро придут люди, а ты еще не готова. Уходи, Томас, и ты, Джанет, тоже.

Джанет поднялась в маленькую комнату, в которой жила вместе с двумя сестрами.

– Поторопись, Джанет, – воскликнули они в один голос. – Где это видано, чтобы в такой день девушка попусту теряла время.