Дух, брат мой - [3]

Случались и курьезы, которые просто невозможно забыть. Одну из афер, проведенных нашими прапорщиками в канун вывода войск, можно отнести к разряду выдающихся — как по замыслу, так и по исполнению. История с «нурсиками» еще несколько лет после ухода 40-й армии будоражила умы считавших себя самыми умными и хитрыми афганских торговцев. Группа находчивых военных решила реализовать на внутреннем рынке ни для чего не пригодные пластиковые колпачки от неуправляемых реактивных снарядов авиационного боекомплекта. Пластмассовый конус, при желании, можно было использовать только как рюмку-стопку, и то, только воткнув его в песок. Другого предназначения колпачку так никто и не придумал. В середине января работала первая группа талантливых аферистов, которая рыскала по дуканам (лавкам) и выспрашивала у торговцев, нет ли случайно в продаже «нурсиков». Когда торговцы пытались интересоваться, что это такое, следовала фраза «А, тебе все равно не понять. Очень нужная вещь, правда, очень дорогая». Торговцы любопытствовали, где можно приобрести столь замечательный товар. К концу января на рынке появились первые «нурсики». Вторая группа аферистов сбывала их дуканщикам по нескольку ящиков зараз. Одновременно их подельники, рыскавшие «в поисках «нурсиков», тотчас же их скупали их уже по взвинченной владельцами дуканов цене. Это продолжалось до тех пор, пока группа дукандоров (владельцев магазинов), решившая как следует подзаработать, не скинулась и не приобрела у находчивых молодых людей два КамАЗа «дефицита». На этом операция «нурсик» и завершилась. Попытки афганцев вытребовать свои деньги назад в советском посольстве ни к чему не привели. Им просто ответили — «Не зная броду, не лезь в воду».

Поначалу я поселился на «дальней» вилле, где за праздным времяпрепровождением и монгольской водкой «Архи» коротала дни и ночи группа отработавших свой контракт соотечественников. Но в конец оборзевшие «товарищи» стали подобно гуннам уничтожать привезенную мной с родины снедь. Почти четверть тонны замороженной свинины и курятины, которую я намеревался растянуть до конца своего пребывания в Афганистане. Я твердо знал, что это эн-зэ и его нужно спасать, и поэтому переселился на основную виллу, где проживал Юрий Тыссовский и инженер Саша, с которыми мне предстояло ощутить веяния нового времени после ухода наших войск. Вместе со мной, к огорчению сослуживцев переехала в ТАССовские холодильники и еда.

Однако привезенного продовольствия все равно бы на год не хватило. И в первые же дни своего приезда я направился на территорию АЭС (аппарат экономсоветника) в продуктовый магазин, к которому прикрепили всех остающихся на чужбине. По дороге я встретил группу товарищей, отбывающих в СССР. Среди них одетый в черное модное пальто и ондатровую шапку стоял офицер безопасности посольства, у которого при виде меня глаза полезли на лоб. Он никак не ожидал меня увидеть здесь после высылки на родину осенью 1987 года. Человеком он был нормальным. После той памятной аварии, в которую я попал, он сколько мог, не давал хода делу и не отсылал рапорт в Москву. Его стараниями дело было практически «замято». Но спустя два месяца, один из высокопоставленных дипломатов решил проявить инициативу и послал подробный отчет об инциденте в три адреса в Москву, самым «безобидным» из которых оказался министр иностранных дел. Офицера безопасности и его коллег долго склоняли по этому поводу в их ведомстве. Однако, как показала действительность, несмотря ни на что, он остался верен принципу порядочности офицера, прописав мне положительную характеристику, которую я в Москве по случаю и прочитал. Он объяснил мне, что теперь его обязанности будет исполнять его коллега из торгпредства — товарищ Гоев.

С Гоевым жизнь меня сталкивала еще в середине 80-х. Проживавшие в 8-м блоке старого кабульского микрорайона, в соседнем со мной подъезде, некоторые руководящие работники гражданского медицинского контракта исправно доносили ему в виде памятных записок некоторые эпизоды из моей личной жизни, наивно полагая, что я об этом не знаю. Гоев на это никак не реагировал, по крайней мере, официально. Лишь однажды у нас произошло небольшое трение, которое, впрочем, разрешилось за несколько минут разговора. В 86 году во время визита Шеварднадзе сотрудники аппарата помощника посла по административно-правовым вопросам получили строгое указание на территорию посольства и торгпредства никого, проживающего за их пределами, не пускать. Однако у меня серьезно заболела малолетняя дочь. Так как она еще не умела говорить, понять, что у нее болит, было невозможно, как и получить квалифицированную медицинскую помощь от педиатра. В военном контракте в микрорайоне такового просто не было. Единственный детский врач был в торгпредской больнице, так что визит в торгпредскую больницу носил чисто вынужденный характер. Не буду приводить подробности разговора по телефону, которым я овладел в будке дежурного коменданта на втором посту, с Гоевым. Скажу лишь, что он проходил на повышенных тонах. Однако благоразумие возобладало, и я был допущен в больницу. После этого я сделал вывод, что он — человек разумный. К слову сказать, тот визит в больницу все равно никакой пользы не принес. В ней, в основном, врачи работали «блатные», то есть чьи-то родственники, квалифицированной медицинской помощи я от них не получил. Все равно пришлось по совету моего соседа и друга нейрохирурга Юры Кудряшова, обращаться в афганскую клинику. Это вообще была песня. Соблюдая меры предосторожности и представившись голландцем, я нанес визит в клинику, где провел переговоры с врачом на английском языке. Специалисты взяли у грудного ребенка анализы крови. В этом мне серьезно помогла супруга, владеющая английским в совершенстве. В результате я испытал несколько неловких моментов. Первый — когда врач вышел на улицу и увидел, что я сажусь не в какую-нибудь «Тойоту», а в советскую «Ниву» с зелеными номерами. И второй — когда он подошел ко мне и сказал на чистом фарси, что ему безразлично, кто я по национальности, и что врачи помогают всем, и «даже советским». Как бы то ни было, но американский аппарат исследования крови выдал точные результаты, обозначив выявленную дизентерию и ее подгруппу, а также лекарственные препараты, необходимые для приема внутрь ребенком.