Дух, брат мой - [11]

Уже через пару дней нас оформляли в «десятке» (10-е управление ГШ) Минобороны, а еще через две недели, не сдав всех курсовых экзаменов, я прощался с мамой в аэропорту «Шереметьево-2». Рейс Аэрофлота СУ-531 и свой новый почтовый адрес п/я 515-Б я не забуду уже никогда. Только Богу суждено было знать, что эти зловещие цифры будут сопровождать меня на протяжении долгих лет. Но для начала я стал переводчиком персидского языка в группе Главного военного советника генерала Горелова согласно приказа командира в\ч 44 708.

Кабул, июль 1979 года

«Ввинчиваясь» в котловину Кабульского аэродрома, самолет натужно гудел и трясся — он был явно перегружен. Помимо щеголеватых мальчиков из МГУ и Ташкентского Университета, одетых в модные костюмы, на его борту находились сотни чемоданов с вещами и коробки с провизией, заботливо собранные родителями. Когда же вся эта махина плюхнулась на рулежку и дверь открылась, в салон ворвался поток раскаленного пыльного ветра. О внешнем виде все как-то сразу забыли — стали вскрывать чемоданы, пытаясь найти в них хоть что-то, соотносящееся с нечеловеческой жарой. Носильщики, заботливо притащившие наши пожитки к поджидавшему невдалеке автобусу, узнав, что у нас нет никаких денег, кроме советских рублей, стали грязно ругаться. Впрочем, об этом я смог догадаться только по их выражению лица и бурной жестикуляции — их язык мне был совсем не знаком, он не имел ничего общего с фарси, который мы изучали четыре года. Впрочем, забегая вперед, могу сказать, что уже через год я лопотал на колоритной смеси всех диалектов ничуть не хуже, чем самый малообразованный рыночный торговец, и что когда я разговаривал по телефону, меня с «шурави» не идентифицировали.

Через десять минут нас доставили на «квартиру» в так нызываемый «Новый микрорайон». Впрочем, никакого микрорайона тогда еще не было и в помине. Стоял лишь один дом — 115 «блок» (так афганцы называли пяти-и четырехэтажки хрущевской застройки), где в абсолютно голых квартирах с цементными полами вдоль стен были расставлены панцирные металлические кровати без матрацев и подушек. В них было прохладно, и это было единственным приятным на то время моментом.

До вечера мы были предоставлены сами себе — никто за нами не приходил, никому мы нужны не были. Через пару часов Женя Киселев (впоследствии гендиректор НТВ) разнюхал, что где-то раздают одеяла и матрасы. Мы быстро сориентировались и вскоре возлежали на поролоновых подушках, соображая, как здесь можно выжить. Через некоторое время мы продали советские рубли по курсу один к семи в ближайшем дукане, и уже в вечерних сумерках я готовил тушеные баклажаны на всю ораву — в квартиру вместилось 8 человек. Вечер провели под водочку и Женькин колоритный пересказ «Дня шакала» Фредерика Форсайта.

На следующее утро оказалось, что никакой иной мебели нам предоставлено не будет, и мы стали мастерить вешалки из проволоки и разбирать вещи. Старший переводчик — коротко стриженый Иван Крамарев, посетивший нас утром, выдал под расписку «подъемные», и мы отправились в единственный продуктовый магазин, где отоваривались военные советники. По слухам, там продавалось финское баночное пиво «Кофф» — редкость для Москвы. Пиво, действительно, оказалось в наличии, но к каждой банке полагалось прикупить три банки кабачковой икры. С тех пор я кабачковую икру не жалую, а замечая на прилавках пивную марку «Кофф», мысленно сразу же уношусь в то горячее лето…

Три дня мы были предоставлены сами себе и стали совершать вылазки в город, что, к стати сказать, было строжайше запрещено. Кабульские дуканы меня просто ослепили — джинсы, жевательная резинка, кока-кола, иностранные сигареты — просто поразительное богатство выбора для отсталой мусульманской страны, о которой в то время я имел весьма смутное представление. Обо все этом я писал письма родителям, живописуя сладкую жизнь за рубежом. Письма, надо отметить, доходили регулярно и без особых опозданий. Но в последствии, дабы избежать прочтения их особистами, я стал пересылать письма из районных почтовых отделений Кабула, там же получая из Москвы бандероли с сигаретами и прочей снедью, которую посылали родители. Этот канал работал где-то около полугода. Потом началась война, и отделения связи закрылись.

Через неделю состоялось распределение переводчиков по местам несения службы. Я очень боялся этого момента. Тщательно побрившись и нацепив галстук, я уныло побрел к зданию клуба в «Старом микрорайоне», где оно должно было состояться. Пока я сидел и потел от непонятно откуда взявшегося страха и оцепенения, мои сверстники попроворней живо соглашались на работу в военных учебных заведениях Кабула. Еще сильнее я стал нервничать, когда понял, что если не подниму руку сейчас, то наверняка угожу в какую-нибудь провинциальную дыру, где придется жить в землянке и кормить собой вшей. Оставалось лишь два предложения — 7-я пехотная дивизия и 4-я танковая бригада…

Рост мой составляет 1 метр 87 сантиметров. В общем, в течение 14 месяцев я вволю набился головой о броню и люки; таял как жир на сковороде внутри танков и БМП при температуре воздуха плюс 60 по Цельсию; дружески общался с политическими заговорщиками, убийцей президента Нура Мохаммада Тараки, адъютантами премьер-министра Хафизуллы Амина, видными революционерами и простыми солдатами; увертывался от пуль под Джелалабадом; болел брюшным тифом. Эта была моя «стажировка в Кабульском университете», которая закалила мою волю, сделав, правда, ожесточенным и несколько неуравновешенным. Но, обо всем по порядку…