Дуэль - [3]

Исполнив, что было сказано, Лоренс приготовился немного подождать, а затем, переведя все в шутку, встать и предложить пораньше сесть за ужин, чтобы успеть посмотреть фильм. Но по мере того, как пальцы его лежали на холодном донышке, а ожидание затягивалось, ему показалось, что неестественное оцепенение, в котором он застал Джанин, войдя в гостиную, передалось от нее и ему.

Стакан начал двигаться. Лоренс отчетливо сознавал, что никакие мышечных усилий он не делал, но стакан тем не менее, описав плавную дугу, встал на букву "Н". Там он на мгновение замер, но тут же скользнул на "Е", а оттуда - сразу на "Т". "Н, Е, Т". И по второму кругу - сначала ."Н", затем "Е", и наконец "Т". После этого стакан, как бы сбрасывая с себя его руку, метнулся в сторону и упал за краем доски.

- Нет, нет, нет, - читала Джаиин. - Мне кажется, милый, что он не желает с тобой разговаривать.

С трудом сохраняя спокойствие, Лоренс достал сигарету и закурил.

- Кто не желает разговаривать?

- Родерик Джемисон. Майор Родерик Джемисон. Он жил тут когда-то. Я как раз с ним разговаривала, когда ты вошел. Его убили во время Революции, в битве при Йорктауне, так он сказал. А похоронили здесь, на вашем кладбище. Хочу завтра пойти поискать его могилу.

Лоренсу стало не по себе. До семейных захоронений руки у него еще не дошли, и трава, наверное, наглухо покрыла могилы. В разговорах с Джанин о них он даже не упоминал.

Должно быть, она сама туда сбегала и, содрав мох с мраморного надгробия, прочитала это имя. Насколько он помнил, никто в их родне никогда толком не мог объяснить, что за человек был этот Родерик Джемисон.

- Вон оно что. - Грудь Лоренса сдавила неприятная тяжесть. - Тебе, Джанин, конечно же, известно, - он говорил осторожно, словно обращаясь к ребенку, - что стакан движется за счет твоих собственных непроизвольных мускульных сокращений. И любое послание, в конечном итоге, возникает из глубин твоего подсознания.

- Возможно, милый. Но все равно эти послания - настоящие. Потому что откуда же тогда они берутся? Ответь, пожалуйста. Что, не можешь? - Серьезность ее неожиданно куда-то пропала. - Не бери в голову, дорогой. Я же целыми днями бездельничаю, и игра с майором Джемисоном помогает мне скоротать время. Ерунда все это. Но он такой хвастун, так похваляется своими подвигами. Его послушать, так жизнь его - одни дуэли и сплошные романы с красивенькими женщинами!

На последней фразе Джанин заливисто рассмеялась.

- Никто, конечно же, не поверит во все его истории. Ой, он так бесится, когда я говорю, что он все напридумывал берет и швыряет стакан аж на середину комнаты.

Джанин склонилась к Лоренсу на грудь, и они обнялись. Лоренс не ожидал этого. Оба чувствовали, как колотится его сердце.

- Я люблю тебя, - хрипло произнес он, в душе умоляя ее вернуться к действительности.

- Знаю, мой милый. - Лицо Джанин поднялось к нему для поцелуя. Теплые губы горели желанием.

"Ей не требуется никакого перехода, - подумал Лоренс, границы реального и сверхъестественного для нее не существует". Он держал ее в объятиях, крепко прижимая к себе, и впервые за многие месяцы по-настоящему ощущал ее близость.

- Ты не представляешь, - прошептала она, - как это его задевает.

В эту ночь Лоренс не сомкнул глаз. Он лежал, глядя в потолок, рядом с мирно спящей Джанин, прислушиваясь к тихому и мягкому дыханию у себя на щеке.

Он обязан что-то предпринять, что-то придумать. Заинтересовать ее и отвлечь от гаданий с доской и стаканом и от бесед с воображаемым соперником. Воспоминание о счастливых первых четырех годах совместной жизни причиняло муку, а ведь в те времена, когда они жили в крохотной квартирке с окнами на Вашингтон-сквер, он написал две книги, и обе неплохо разошлись.

Джанин пыталась сделать карьеру бесстрашно и легко. В начале она осаждала офисы театральных продюсеров на Бродвее, повсюду таскала и показывала альбом с газетными и журнальными вырезками с положительными отзывами на ее появления в постановках летнего сезона; потом целый год, не разгибаясь, как рабыня, штудировала труды по искусству; за этим наступил период практической работы копировальщицей в рекламном агентстве, очень быстро закончившийся, и наконец - недолгий взлет энтузиазма и увлечения поэзией авангарда, который увенчала тоненькая тетрадка стихов, так нигде и не опубликованных.

Вслед за периодом бурных начинаний пришло желание пожить в деревне, она уже не могла больше переносить Нью-Йорк, ее потянуло к одиночеству. Ради нее они перебрались в Нью-Гэмпшир, исключительно ради создания обстановки, в которой бы она смогла рисовать. Что до Лоренса, то он мог писать где угодно.

В чудненьком ветхом колониальном домике с видом на океан Джанин подарила миру с полдюжины вполне сносных ландшафтов. После бесконечных колебаний ее удалось уговорить выставиться на очередном местном вернисаже. Но мир искусства обошел ее произведения стороной, их ни разу нигде не упомянули, после этого живопись смертельно ей наскучила, а акварели и холсты отправились пылиться в чулан.

Затем, уже на исходе так характерной для Новой Англии долгой зимы наступил первый из ее периодов полной апатии. Они обращались к одному специалисту за другим. Мелькали клиники и города - Бостон, Нью-Йорк, Вашингтон...