Дуэль с царем - [4]

“Все мое дело” — что он имел в виду ?

11. После гибели Пушкина Вревская приехала в Тригорское к матери, Прасковье Александровне Осиповой, и рассказала ей подробно о разговоре, который был у нее с поэтом накануне дуэли. Этот рассказ произвел на Осипову такое сильное впечатление, что она 16 и 17 февраля пишет одно за другим два письма их общему другу, Александру Ивановичу Тургеневу, но в обоих письмах только намекает на страшную правду. “Подробности, которые она [Вревская ] мне рассказывала о последних днях жизни незабвенного Пушкина, раздирали наши сердца, — пишет она. — Я почти рада, что вы не слыхали того, что говорил он перед роковым днем моей Евпраксии... Сердце мое замирает при воспоминании всего слышанного”. Абрамович, с. 182—183.

Второе письмо было отправлено не по почте, а с оказией, и в нем Осипова выражает свои чувства более откровенно : “Я знаю, что вдова Александра Сергеевича не будет сюда, и я этому рада. Не знаю, поймете ли вы теперь это чувство, которое заставляет меня теперь бояться ее видеть... Ужас берет, когда вспомнишь всю цепь сего происшествия”. Там же.

В этом письме Осипова спрашивает своего адресата, не было ли ему каких - либо неприятностей от “незабудок”, то есть от жандармов и их агентов.

Тургенев в ответном письме просит Осипову открыть все, что она знает. “Умоляю вас, однако же, написать ко мне все, что вы умолчали и о чем только намекнули в письме вашем : это важно для истории последних дней Пушкина. Он говорил с вашей милой дочерью почти накануне дуэли : передайте мне верно и обстоятельно слова его... Для чего таить то, на чем уже лежит печать смерти ?” Там же.

Осипова на это письмо не ответила. Спрашивается : что могло быть столь ужасным и невыразимым, что обе женщины, знавшие и любившие Пушкина, не рассказали об этом до конца дней своих ?

12. Оба Геккерена, оправдываясь перед друзьями, предлагали спросить саму Н. Н., есть ли хоть капля правды в обвинениях, обрушенных на них Пушкиным. Вересаев, с. 452.

Участник следственной комиссии, аудитор Маслов, даже потребовал приобщить к делу свое особое мнение, указывавшее на необходимость допроса Н. Н. А. В. Наумов. Посмертно подсудимый. М., 1992, с. 230. Далее — Наумов.

Свое согласие с этим мнением письменно выразили бригадный командующий генерал - майор Мейендорф, начальник дивизии генерал - адъютант граф Апраксин, командующий корпусом, генерал Кнорринг. Там же, с. 252—255.

Им отвечали, что дело ясно и без того и что необходимо щадить чувства вдовы.

Итак, окружить гроб убитого жандармами, увезти тело ночью, тайком, не дать проститься с ним у могилы, — тут о чувствах вдовы не было речи. Откуда вдруг такая чувствительность ? Или опасались, что она может открыть какие - то новые факты ?

Есть еще много вопросов помельче, которые уже почти сливаются в некий туман, повисший над историей последней дуэли Пушкина.

Почему похороны были превращены в подобие крупной полицейской операции ?

Зачем нужно было менять в последний момент место отпевания ?

Зачем 1–2 февраля царь внезапно вводит в Петербург 60 тысяч пехоты и конницы ? В. Вересаев. Пушкин в жизни. Минск, 1986, с. 670.

Что имела в виду императрица, когда писала своей подруге Бобринской 4 февраля : “Я знаю теперь все анонимное письмо, подлое и вместе с тем отчасти верное”? Там же.

Что имел в виду Жуковский, когда 14 лет спустя говорил сыну поэта : “В смерти Пушкина повинен не только шеф жандармов, но и распорядитель судеб России — государь”? Там же, с. 666.

ПОЭТ И ЦАРЬ

Горы документального материала лежат перед нами сегодня. И тем не менее мы остаемся почти в таком же недоумении по поводу дуэли, в каком были современники Пушкина. И друзья, и враги одинаково сходились на том, что настоящей причины для дуэли не было.

30 января С. Н. Карамзина пишет брату в Париж : “Сказать тебе, что в точности вызвало дуэль... невозможно”. Абрамович, с. 179.

Хомяков : “Причины к дуэли порядочной не было...”. Вересаев (издание 1995), с. 444.

Вяземский : “Я ничего не знал о дуэли... Равномерно не слыхал я никогда от Пушкина, ни от Барона Геккерена о причинах, имевших последствием сие несчастное происшествие”. Наумов, с. 213.

Хотя по высочайшему распоряжению Дантес был разжалован в солдаты и выслан из страны, двор всячески выражал ему свое сочувствие. Великий князь говорил, что ему больно было увидеть Дантеса в солдатской шинели. “Дантес вел себя как благородный рыцарь, — записывает в дневнике императрица, — Пушкин — как грубый мужик”. Вересаев (издание 1986), с. 669.

Но и друзья в большинстве признавали, что у Дантеса не было иного выхода. Сестра Натальи Николаевны, Александрина, одна из самых близких Пушкину людей, в середине февраля уже обедала в доме Геккеренов. Вересаев (1995), с. 459.

Летом 1837- го Дантес царит в русской колонии в Бадене, предводительствует мазуркой, смешит всех, и даже Андрей Карамзин пишет матери, что Дантес убедил его в своей невиновности, в том, что после своей свадьбы он не делал никаких шагов для сближения с Натальей Николаевной и что “второй вызов был как черепица, упавшая ему на голову”. Там же, с. 452.

Письма и дневники тех лет, являющиеся документальной основой любого исследования, переполнены именами. Но есть один важный участник драмы, чье имя встречается крайне редко. По вполне понятным причинам современники старались не упоминать впрямую имя императора. Даже Пушкин в письмах к жене чаще говорит про него тот, с тем, кое - кого.