Дуэль Пушкина - [29]

.

Однако 1 декабря того же года Пушкин обратился к некоему Василию Зубкову с неожиданной просьбой сосватать ему Софью Пушкину. Поручение выглядело довольно странным. Свояченицу Зубкова — двадцатилетнюю московскую барышню жених видел, по его собственному признанию, дважды: раз — в её ложе в театре и в другой раз — на бале. Пушкина не смущало, что Софи два года как была невестой другого и что сам он не предпринял ничего, чтобы смутить её сердце. Более того, он признавал: «…у меня не может быть притязаний увлечь её»[226].

История сватовства поэта к Софье Пушкиной изобилует неясными моментами. Покинув Москву, поэт устремился в Псков. По пути он написал письмо княгине Вере Вяземской, в котором упомянул о красавицах, покоривших его в столице: «С.П. — это само собой разумеется, не Сергей Пушкин (а Софья Пушкина. — Р.С.) — мой добрый ангел, но другая — мой демон; это как нельзя более некстати смущает меня в моих поэтических и любовных размышлениях»[227]. Ситуация была вполне обычной для Пушкина. Предполагаемая невеста Софи Пушкина — ангел, но в любовных размышлениях жениха присутствует другая женщина — сущий демон. Кто имел больше власти над поэтом, гадать не приходится. Княгиня была поверенной в сердечных делах, но даже она не могла сообразить, кого имеет в виду её друг. «Неужели, — писала она в ответном письме, — добрый ангел или демон вас до сих пор занимает? Я думала, что вы давно отделались от них обеих. Кстати, вы так часто меняли свой предмет, что я уже не знаю, кто это другая»[228]. Полагают, что демоном Пушкина в то время была Аннета Вульф (мнение Н.О. Лернера) или же Прасковья Осипова (П. Губер). Эти мнения выглядят несколько курьёзно. Чувствительная и добрая Аннета, как и «милая старушка» — её мать П. Осипова, — менее всего подходили к роли злого демона. В письме от 9 ноября Пушкин извещал П.А. Вяземского: «Долго здесь не останусь… буду у вас к 1-му… она велела!» Считают, что повеление поэту прислала его невеста. Такое предположение трудно согласовать с фактами. Сразу после приезда Пушкина в Москву была объявлена помолвка ангела Софи, будто бы вызвавшей Пушкина, с Паниным. Как видно, повеление исходило от другой женщины, от демона.

Нащокин был свидетелем сватовства Пушкина. После беседы с Нащокиным П.В. Анненков кратко записал в своём черновике: «Нет, не Черкешенка — Паниной, урождённой Пушкиной, в которую он был влюблён, а по другим (сведениям. — Р.С.) — в сестру её Зубкову, с которой через неё хотел … [неразборчиво]»[229]. П.И. Бартенев оставил более подробную запись беседы с Нащокиным: «Здесь говорится о г-же Паниной, сестре г-жи Зубковой, в которую Пушкин был влюблён». Достоверность рассказа Нащокина подтвердил Соболевский, написав на полях рукописи Бартенева: «Да» и ещё раз «Да»[230].

Воспоминания К.К. Данзаса проясняют вопрос, в какую из двух сестёр был влюблён поэт. «В Москве в 1829 г., — рассказал Данзас Бартеневу, — Пушкин волочился за Зубковой, прикинувшись, что влюблён в сестру её Пушкину, которая сделалась потом Паниной. К ней стихи: Не Агат в её глазах. Эти урождённые Пушкины были сиротами и воспитывались у Апраксиной…»[231] Данзас неточно обозначил год, но о происшедшем знал, по-видимому, из первоисточника.

Письмо к Зубкову по поводу брака с его свояченицей Пушкин переслал через Соболевского. Последний, можно полагать, был осведомлён о подвохе. В связи с этим поэт адресовал ему двусмысленную шутку: «Перешли письмо Зубкову, без задержания малейшего. Твои догадки — гадки; виды мои гладки»[232]. Гадкие догадки Соболевского касались затеянной поэтом мистификации. Кстати, получив отказ, Пушкин продолжал охотно посещать дом Зубковых и в его стенах закончил стихи «Стансы», посвящённые Николаю I.

Сватовство Пушкина к Зизи было досужей выдумкой публики, сватовство к девице Пушкиной — сознательной мистификацией. То была шутка, о которой поэт должен был вспомнить, когда Дантес посватался к Катерине Гончаровой. Понятно, почему Пушкин не включил имя «Софья» в перечень невест главного «Дон-Жуанского списка». Поэт не считал её своей невестой и к сватовству своему не относился серьёзно. Зато во второй части «Дон-Жуанского списка» сёстры Анна и Софья Пушкины записаны в числе первых.

Составляя письмо мужу Анны В.П. Зубкову, Александр Сергеевич старался более всего о том, чтобы найти доводы, которые делали бы его свадьбу с Софи невозможной, немыслимой. Не опасался ли он, как бы демон с восточными глазами в самом деле не женила его на своей сестре? В письме поэт постарался объяснить свояку невесты, что не только собственное счастье заботит его, но ещё больше счастье избранницы, что сам он непригоден и неподготовлен к семейной жизни, требовавшей постоянства, терпения, ровного характера. «Жизнь моя, — писал он, — доселе такая кочующая, такая бурная, характер мой — неровный, ревнивый, подозрительный, резкий и слабый одновременно — вот что иногда наводит на меня тягостные раздумья. — Следует ли мне связать с судьбой столь печальной, с таким несчастным характером — судьбу существа, такого нежного, такого прекрасного?»[233]