Дуди Дуби Ду - [62]

Дядя Гена взял со спинки кровати пояс от халата Вероники, зажал его кончик двумя пальцами, перебросил через указательный палец на другой руке и медленно протянул его до конца. Потом продолжил:

— Поясок — считай, твоя жизнь. Вот так она проходит, — еще раз, на секунду остановив поясок примерно на середине, наглядно продемонстрировал дядя Гена. — Вот эта вершина — указательный палец — то, что называется «здесь» и «сейчас», назовем ее "точка жизни". Та часть, которая у меня в руке, — твое прошлое, и оно не должно тебя волновать, а на другой стороне — твое будущее, и осталось его не так уж много. Так вот, жить нужно настоящим, находясь в самой верхней точке бытия. Именно отсюда можно сделать все так, как пожелаешь. Хотя в прошлом иногда и полезно бывает покопаться, но не до такой степени, как делаешь ты. Чуть позже научу, как именно надо. Устроена ты так, что за свои неправедные дела получаешь расплату в этой жизни, а не в следующей. Не каждому такое дано. Про карму небось слыхала? Живем мы не один раз, независимо от того, веришь в это или нет. Так вот, завернув поганку Самцу и Будякину, теперь страдаешь сама. Что ж поделаешь, не вся наша жизнь устроена из радостей, мы пришли на землю для того, чтобы страдать и учиться, а те, кто не страдают, либо заслужили сие благо в прошлой жизни, либо полные дураки, что порой тоже неплохо.

Хоть Вероника немногое уразумела из слов дяди Гены, но кое-что для нее прояснилось. Она вдруг стала понимать, о чем конкретно говорил ее гувернер, намекая, в каком направлении она должна поразмыслить. Она набрала номер одной из своих подруг и попросила организовать ей срочную встречу с алтайцем, чтобы подправить некоторые детали своего заказа. На другом конце провода ответили, что были бы очень рады помочь, но гуру в городе давно уже нет и, по непроверенным данным, он находится в Ульяновске, где им плотно занимается местная прокуратура.

— Дядя Гена, — обратилась к своему благодетелю Вероника, — я, кажется, понимаю, о чем ты толкуешь. Надо разыскать алтайца и попросить его отмотать ситуацию назад. Об этом прошлом, к которому нужно вернуться, ты толковал?.. Но подруги сказали, что он теперь недосягаем. И что же теперь делать?

— Подруги! — горько усмехнулся дядя Гена. — В мужском понимании этого слова они нужны только для того, чтобы принять участие в совместном пролитии слез, совратить мужа, если у самой такового не имеется, и незаменимы только на панихиде. Единственная твоя подруга — это Матильда. Остальное — от лукавого. Ладно, лежи, вспоминай, о чем вы там с этим чернокнижником болтали… Не мог он просто так безвозвратно напакостить. Должен был какие-то якоря оставить. Постарайся полностью вспомнить, о чем вы там толковали, — сказал дядя Гена, приложил свою холодную ладонь Веронике ко лбу, посидел рядом еще немножко и ушел, не попрощавшись.

Арсений с Андрюшей тоже навестили больную. С нравоучениями не лезли. Арсений рассказывал Веронике свежие анекдоты, Андрюша хвастался новыми игрушками — трансформерами, которые подарил ему любимый дядя… Посидели немного, вежливо поговорили ни о чем — все это входило в план интенсивной терапии. Каждый, как мог, делал свое дело.

После слов дяди Гены и визита сына с кузеном Веронике стало немного полегче, даже боли притупились. Пытаясь вспомнить, какой же такой якорь должен был оставить ей гуру, он уснула. Под вечер пришел Будякин и брутальным поцелуем в переносицу разбудил Веронику. Вероника медленно раскрыла глаза:

— В лоб целуешь, алмазный мой?

— Дык, это, как его… по делу я, — немного стушевался Будякин. — Пришел вот посоветоваться. Тебе что больше по душе: мрамор, гранит или лабрадор? Я вот принял на себя смелость и заказал памятник из лабрадора. А че, красивый черный камень, синеньким отливает, толщиной сделаем миллиметров триста, восемьсот в поперечнике, высота — два метра. Сверху — бронзовая ты. Я уже обо всем договорился и аванс занес, — сказал Будякин и протянул Веронике эскизы будущего монумента в ее память.

"Господи, — взглянув на Будякина, подумала Вероника, — кто он, этот воняющим потом и вчерашним дешевым портвейном мужлан? Неужели тот самый мальчишка — моя первая и единственная любовь, ради которой я променяла все самое дорогое, что есть у меня в жизни? А еще эти словечки из ленинградской подворотни… И гуру ими злоупотреблял… Тьфу на тебя… Тьфу три раза… Господи, какой же он чужой!.."

— Будякин.

— Че?

— Поди на хер, — сказала Вероника и, демонстративно закрыв глаза, повернулась на другой бок.

Как бы там ни было, но Будякин, будучи натурой цельной и слов на ветер не бросающей, обещание насчет памятника сдержал. Для этого он обратился к местной московской знаменитости — скульптору и мухоморному трип-путешественнику по прозвищу Роден. По фотографиям Вероники Роден вдохновенно наваял эскизы, отлил оригинал в бронзе и передал на финальную шлифовку своему другу, каменных дел мастеру по прозвищу Данила Филевский. Данила быстро изготовил каменный параллелепипед, высек на фасаде дату рождения будущей покойницы, покрыл надпись сусальным золотом и даже доставил памятник домой к Веронике на собственной машине.