Дубравлаг - [7]

Проблема политзанятий. Еженедельно, скажем, по четвергам начальник отряда, т. е. офицер лагерной администрации МВД, наш официальный воспитатель, проводит политзанятия с заключенными: об очередном докладе Хрущева (Брежнева), о советской мирной политике, о достижениях в народном хозяйстве, об отщепенцах, мешающих строить коммунизм, который не за горами (было научно обосновано наступление первой фазы коммунизма в 1980 году), о борьбе с религиозными суевериями. Мы обязаны присутствовать, слушать и — желательно — выступать в прениях. За антисоветское выступление можно попасть на 15 суток в штрафной изолятор. За "просоветское", лояльное выступление начальник поставит галочку в тетради и решит, что лед тронулся, можно давить дальше. И первый, и второй срок я от посещений политзанятий категорически отказывался. Меня наказывали лишением ларька (т. е. права отовариваться продуктами в лагерном магазине 1 раз в месяц на 5 рублей из заработка), лишением свидания с родственниками и т. д. Был случай, когда одного эстонца, депутата довоенного сейма, водворили на 15 суток в ШИЗО (штрафной изолятор) за непосещение сих воспитательных бесед.

Некоторые правозащитники с воли упрекали, например, политзаключенного Анатолия Ивановича Корягина, что он слишком высоко "держит планку" и как бы морально давит этим на остальных, которые тоже должны к нему подтягиваться во вред своему здоровью. Но ведь мы никого не упрекали, скажем, из посещающих политзанятия. Кто как хотел, так и поступал — в строгий моральный кодекс это (т. е. просто молчаливое присутствие на занятиях) не входило. Прибыли два подельника: Андрей Синявский и Юлий Даниэль. Последний не посещал политзанятий и вообще часто бунтовал. А первый ходил, присутствовал; никто ему лыко в строку не ставил.

Должен сказать, что хотя все так называемые "антисоветчики" были в той или иной степени противники советского режима, но к любым шпионам (чаще всего это были американские шпионы) испытывали, честно говоря, брезгливость. Хорошо помню, как Юрий Бадзьо в ответ на мое пожелание как-то помочь одному хорошему человеку, но, увы — в прошлом питомцу двухгодичной спецшколы ЦРУ (речь шла о Юрии Храмцове) сказал мне так: "Ни в коем случае! Ни о какой помощи таким лицам не может быть и речи. Мы не должны пачкаться!" Храмцов действительно пережил много. Когда американцы забросили своих агентов (Храмцова и однокашника по спецшколе Зайцева) где-то в районе советско-норвежской границы, спутник Зайцев предложил сразу пойти сдаваться. Юрий отказался. Тот стал стрелять. Но не убил, только серьезно ранил и пошел искать заставу. Зайцеву дали немного меньше. К концу своих 25 лет заключения Храмцов стал православным верующим, мы относились к нему с большой симпатией. Но Храмцов скорее был исключением. Чаще всего шпионы были людьми меркантильными и эгоистичными. Эта узкая категория зэков держалась обычно особняком и в наших коллективных акциях протеста не участвовала. Исключение — подданный английской королевы Будулак-Шарыгин. Но о нем после.

Власовцев к моему времени сидело немного. В хрущевскую оттепель была большая амнистия для тех, кто то ли в воинских формированиях, то ли в полиции служил немцам. Но амнистии не было для тех, за кем числилось конкретное убийство и участие в расстреле партизан, коммунистов. Те досиживали свои 25-летние срока. Люди были разные. Кто-то переходил к немцам из ненависти к советской власти, особенно в связи с коллективизацией. Кто-то хотел просто выжить. Были те, кто едва не умер от голода в немецком концлагере. Помню Сергея Дмитриевича Соловьева, офицера РОА, ставшего в период моего с ним общения глубоко верующим православным, монархистом. Помню одного старосту, который обратился ко мне с просьбой написать жалобу. Он сказал, что дело ему сфабриковали, что никаких преступлений за ним нет. Главный упрек ему со стороны "органов" был тот, что, будучи старостой, он открыл в своем селе православный храм, ранее закрытый верными ленинцами. Я обещал в ближайшее воскресенье изучить его бумаги. Но выходной наступил, а староста со мной не встретился. Позже я спросил его, в чем дело, я же специально отложил свои книги ради него. Оказывается, стукачи засекли его беседу с отпетым отщепенцем. Лагерный чекист вызвал моего коллаборациониста в кабинет и сказал: "Если напишете жалобу, мы вам ТАКОЕ ВСПОМНИМ, что пойдете под расстрел!" Как будто они по своей доброте решили чего-то не вспоминать. Старик передумал. "Дело ваше", — сказал я и взялся за Ключевского. А через год, не досидев восьми лет, он, желтый и ссохшийся, умер в лагерной больнице от желтухи.

Православная Пасха 1963 года совпала с католической и протестантской. Было решено верующими всех христианских вероисповеданий собраться в столовой за час до обеда и отметить праздник совместной молитвой и трапезой. Это теперь я такой ученый, что знаю, как неправ петербургский митрополит Владимир, устраивая совместные с иноверцами молебны. А тогда я только-только приобщался к вере и никакого понятия об экуменизме не имел. Нам, заключенным, было радостно собраться всем вместе: русским православным, литовским католикам, православным украинцам и украинцам-униатам, эстонским лютеранам. Три священнослужителя прочли молитвы, перекрестились, сели за стол, отведали самовыпеченную пасху, попили чая. Было нас в зале человек двести (из двух тысяч, сидевших тогда на 11-м). В конце трапезы явились надзиратели, стали шуметь: "Это что такое? Разойтись!" Был пик гонений на религию в Советском Союзе. А тут еще и в зоне учинили "идеологическую диверсию".