Дубравлаг - [7]
Проблема политзанятий. Еженедельно, скажем, по четвергам начальник отряда, т. е. офицер лагерной администрации МВД, наш официальный воспитатель, проводит политзанятия с заключенными: об очередном докладе Хрущева (Брежнева), о советской мирной политике, о достижениях в народном хозяйстве, об отщепенцах, мешающих строить коммунизм, который не за горами (было научно обосновано наступление первой фазы коммунизма в 1980 году), о борьбе с религиозными суевериями. Мы обязаны присутствовать, слушать и — желательно — выступать в прениях. За антисоветское выступление можно попасть на 15 суток в штрафной изолятор. За "просоветское", лояльное выступление начальник поставит галочку в тетради и решит, что лед тронулся, можно давить дальше. И первый, и второй срок я от посещений политзанятий категорически отказывался. Меня наказывали лишением ларька (т. е. права отовариваться продуктами в лагерном магазине 1 раз в месяц на 5 рублей из заработка), лишением свидания с родственниками и т. д. Был случай, когда одного эстонца, депутата довоенного сейма, водворили на 15 суток в ШИЗО (штрафной изолятор) за непосещение сих воспитательных бесед.
Некоторые правозащитники с воли упрекали, например, политзаключенного Анатолия Ивановича Корягина, что он слишком высоко "держит планку" и как бы морально давит этим на остальных, которые тоже должны к нему подтягиваться во вред своему здоровью. Но ведь мы никого не упрекали, скажем, из посещающих политзанятия. Кто как хотел, так и поступал — в строгий моральный кодекс это (т. е. просто молчаливое присутствие на занятиях) не входило. Прибыли два подельника: Андрей Синявский и Юлий Даниэль. Последний не посещал политзанятий и вообще часто бунтовал. А первый ходил, присутствовал; никто ему лыко в строку не ставил.
Должен сказать, что хотя все так называемые "антисоветчики" были в той или иной степени противники советского режима, но к любым шпионам (чаще всего это были американские шпионы) испытывали, честно говоря, брезгливость. Хорошо помню, как Юрий Бадзьо в ответ на мое пожелание как-то помочь одному хорошему человеку, но, увы — в прошлом питомцу двухгодичной спецшколы ЦРУ (речь шла о Юрии Храмцове) сказал мне так: "Ни в коем случае! Ни о какой помощи таким лицам не может быть и речи. Мы не должны пачкаться!" Храмцов действительно пережил много. Когда американцы забросили своих агентов (Храмцова и однокашника по спецшколе Зайцева) где-то в районе советско-норвежской границы, спутник Зайцев предложил сразу пойти сдаваться. Юрий отказался. Тот стал стрелять. Но не убил, только серьезно ранил и пошел искать заставу. Зайцеву дали немного меньше. К концу своих 25 лет заключения Храмцов стал православным верующим, мы относились к нему с большой симпатией. Но Храмцов скорее был исключением. Чаще всего шпионы были людьми меркантильными и эгоистичными. Эта узкая категория зэков держалась обычно особняком и в наших коллективных акциях протеста не участвовала. Исключение — подданный английской королевы Будулак-Шарыгин. Но о нем после.
Власовцев к моему времени сидело немного. В хрущевскую оттепель была большая амнистия для тех, кто то ли в воинских формированиях, то ли в полиции служил немцам. Но амнистии не было для тех, за кем числилось конкретное убийство и участие в расстреле партизан, коммунистов. Те досиживали свои 25-летние срока. Люди были разные. Кто-то переходил к немцам из ненависти к советской власти, особенно в связи с коллективизацией. Кто-то хотел просто выжить. Были те, кто едва не умер от голода в немецком концлагере. Помню Сергея Дмитриевича Соловьева, офицера РОА, ставшего в период моего с ним общения глубоко верующим православным, монархистом. Помню одного старосту, который обратился ко мне с просьбой написать жалобу. Он сказал, что дело ему сфабриковали, что никаких преступлений за ним нет. Главный упрек ему со стороны "органов" был тот, что, будучи старостой, он открыл в своем селе православный храм, ранее закрытый верными ленинцами. Я обещал в ближайшее воскресенье изучить его бумаги. Но выходной наступил, а староста со мной не встретился. Позже я спросил его, в чем дело, я же специально отложил свои книги ради него. Оказывается, стукачи засекли его беседу с отпетым отщепенцем. Лагерный чекист вызвал моего коллаборациониста в кабинет и сказал: "Если напишете жалобу, мы вам ТАКОЕ ВСПОМНИМ, что пойдете под расстрел!" Как будто они по своей доброте решили чего-то не вспоминать. Старик передумал. "Дело ваше", — сказал я и взялся за Ключевского. А через год, не досидев восьми лет, он, желтый и ссохшийся, умер в лагерной больнице от желтухи.
Православная Пасха 1963 года совпала с католической и протестантской. Было решено верующими всех христианских вероисповеданий собраться в столовой за час до обеда и отметить праздник совместной молитвой и трапезой. Это теперь я такой ученый, что знаю, как неправ петербургский митрополит Владимир, устраивая совместные с иноверцами молебны. А тогда я только-только приобщался к вере и никакого понятия об экуменизме не имел. Нам, заключенным, было радостно собраться всем вместе: русским православным, литовским католикам, православным украинцам и украинцам-униатам, эстонским лютеранам. Три священнослужителя прочли молитвы, перекрестились, сели за стол, отведали самовыпеченную пасху, попили чая. Было нас в зале человек двести (из двух тысяч, сидевших тогда на 11-м). В конце трапезы явились надзиратели, стали шуметь: "Это что такое? Разойтись!" Был пик гонений на религию в Советском Союзе. А тут еще и в зоне учинили "идеологическую диверсию".
Владимир Николаевич Осипов, выдающийся политический и общественный деятель нашего времени, посвятил свою жизнь борьбе за Россию, за ее национальные интересы и идеалы. В 1959 году, как русский патриот, он был исключен из Московского университета. А через два года, как «реакционный славянофил», был арестован и судим. В политлагерях и тюрьмах он провел 15 лет. Книга В.Осипова – исповедь человека, находившегося в гуще самых острых событий. Это летопись российской истории с 1960-х годов до наших окаянных «демократических» дней, написанная без прикрас и предубеждений.
Григорий Потемкин вошел в историю, как фаворит императрицы. Однако остался в анналах он исключительно благодаря собственным великим достижениям.
В книге представлена серия биографий декабристов-естествоиспытателей, которые внесли выдающийся вклад в изучение многих регионов земного шара. Уникальные архивные документы позволили авторам воссоздать образы Г. С. Батенькова, М. К. Кюхельбекера, Д. И. Завалишина, В. П. Романова, Н. А. Бестужева, показать их исследования в Арктике, Северной и Южной Америке, Западной Европе, Сибири, Австралии. Подробно рассказано об участии К. П. Торсона в открытии Антарктиды и многих островов в экваториальной зоне Тихого океана. Большое значение для развития естествознания имели также труды декабристов В.
Двадцать первый том Полного собрания сочинений В. И. Ленина содержит произведения, написанные в декабре 1911 – июле 1912 года, в период дальнейшего подъема революционного движения.
Издание посвящено памяти псаломщика Федора Юзефовина, убитого в 1863 году польскими повстанцами. В нем подробно описаны обстоятельства его гибели, а также история о том, как памятный крест, поставленный Юзефовину в 1911 году, во время польской оккупации Западной Белоруссии был демонтирован и установлен на могиле повстанцев.Издание рассчитано на широкий круг читателей, интересующихся историей Беларуси.
Это самое необычное путешествие в мир Антуана де Сент-Экзюпери, которое когда-либо вам выпадало. Оно позволит вам вместе с автором «Маленького принца» пройти все 9 этапов его духовного перерождения – от осознания самого себя до двери в вечность, следуя двумя параллельными путями – «внешним» и «внутренним».«Внешний» путь проведет вас след в след по всем маршрутам пилота, беззаветно влюбленного в небо и едва не лишенного этой страсти; авантюриста-первооткрывателя, человека долга и чести. Путь «внутренний» отправит во вселенную страстей и испытаний величайшего романтика-гуманиста ХХ века, философа, проверявшего все свои выкладки прежде всего на себе.«Творчество Сент-Экзюпери не похоже на романы или истории – расплывчато-поэтические, но по сути пустые.
Евгений Львович Шварц, которому исполнилось бы в октябре 1966 года семьдесят лет, был художником во многих отношениях единственным в своем роде.Больше всего он писал для театра, он был удивительным мастером слова, истинно поэтического, неповторимого в своей жизненной наполненности. Бывают в литературе слова, которые сгибаются под грузом вложенного в них смысла; слова у Шварца, как бы много они ни значили, всегда стройны, звонки, молоды, как будто им ничего не стоит делать свое трудное дело.Он писал и для взрослых, и для детей.