Дубовая Гряда - [3]

Четверо пленников сразу проснулись: что это? А через минуту — еще взрыв! На дворе, в густом синем сумраке, метались солдаты, ржали лошади, ревели моторы автомашин. А снаряды, один за другим, ложились все ближе.

— Наши бьют. Из тяжелых, — тихо сказал боец, раненный в шею.

Кто-то крикнул:

— Бежим отсюда!

Володя первый нажал плечом на дверь и очутился в гумне. За ним выскочили остальные.

Снаряды рвались уже на околице деревни. В огороде ярким пламенем полыхал грузовик, и от этого возле гумна было совсем темно.

— По картошке и — в лес! — скомандовал бывший колхозник. — Там я дорогу знаю.

Труднее всех пришлось бойцу, раненному в шею. Ноги его путались в высокой ботве.

Неожиданно позади послышался крик:

— Рус! Хальт! Цурюк!

Володя рванулся было бежать, но вдруг увидел автомобиль, стоящий на картофельном поле. Машину, очевидно, только что пригнали из деревни, потому что днем ее здесь не было. Парень круто повернулся и первый зашагал навстречу немецкому солдату. Гитлеровец со всего размаху ударил его автоматом в спину и направился к другим. Послышались глухие удары, стоны. Трое вернулись в закуток. Через несколько минут туда явился тот самый немец и приказал забрать тяжелораненого бойца. Красноармеец потерял сознание, и его пришлось нести на руках.

Вскоре взрывы утихли. В клети пахло горелой резиной. Все сидели молча, потеряв надежду на освобождение.

За стеной вдруг послышался тяжелый топот. Открылась дверь, и в клеть, один за другим, вошли несколько человек. «Почему не вызывают, а сами пришли?» — удивился юноша.

Один из пришедших споткнулся о его ноги и едва не упал.

— Гляди-ка, и тут такие же вояки, — равнодушно, с упреком самому себе произнес он. — Без патронов в обороне сидел, так вон куда угодил. А фрицы наковали техники, мать их… Всю Россию хотят загнать в клеть…

В темноте разместились, где кто сумел. Слышались тяжкие вздохи, шепот, стоны.

В неутихающей тревоге прошла для хлопца ночь после неудачного побега.

Днем его опять вызвали подмести пол. Володя время от времени поглядывал на подполковника, удивляясь, почему тот ни о чем не спрашивает. «Наверное, часовой во время обстрела деревни удрал с поста и теперь не смеет признаться офицерам, что пленные едва не сбежали», — подумал он и, почувствовав себя смелее, решился спросить у офицера:

— А почему нам есть не дают?

Подполковник ехидно усмехнулся:

— Это ваши плохой люди не хотят вас кормить.

— Откуда им знать, что мы здесь? — понуро ответил юноша. — Господин офицер, отпустите меня домой…

Немец выставил вперед ногу в начищенном сапоге, затянулся сигаретой.

— Домой? — переспросил он. — У тебя дома большевик все забрал, сжег. Скоро поедешь в Германия, там будет карашо.

И, резко приставив ногу к ноге, позвал солдата, что-то объяснил ему по-немецки и повернулся к Володе.

— Вольдемар, пойдешь с ним. Скажешь людям, пускай кормят и поят вас один раз в день.

А в клети тем временем каждый по-своему рассуждал о том, почему вызвали хлопца. И когда тот, вернувшись, принес хлеб, некоторые из пленников разозлились: не обрабатывают ли, не хотят ли купить дурня.

Шли дни. Каждое утро часовой вытаскивал из оконца солому, и женщины передавали узникам кто хлеб, кто вареную картошку. Они не знали, сколько в клети пленных, и пищи на всех не хватало. Бывало и так: задержится хозяйка, опоздает, а часовой и близко ее не подпускает. Не удивительно, что узники голодали.

Первым умер боец, раненный в шею. За ним еще несколько человек, потерявших много крови. Володя держался, помогали и хлебные корки, которые он находил во время уборки на дне ящика в углу гумна. Что там ни говори, а все же дополнительный паек…

Как-то раз он незаметно вместе с корками сунул в карман небольшой кусок тонкой жести. Отличная находка! Острым концом железяки парень нацарапал на стене клети: «В августе 1941 г. умер пленный 1925 г. рождения, Вл. Петрович Бойкач. Сообщите матери. Жлоб. р-н, Дубовая Гряда».

А однажды утром во дворе послышался гул мотора. Пленные насторожились. Тут же распахнулись двери клети, и подполковник громко скомандовал:

— Выходите!

Возле ворот стояла крытая брезентом машина. С обеих сторон заднего борта кузова сидело по автоматчику, а в самом кузове было темно, как в тоннеле. Темень в машине показалась Володе более страшной, чем в их закутке. «Ой, наверное, в Германию», — подумал он. Подполковник вышел из гумна, и солдаты начали подталкивать пленных в машину. Только теперь юноше удалось рассмотреть своих соседей. Большинство — красноармейцы в заскорузлых от запекшейся крови гимнастерках, кое-как перевязанные почерневшими от многодневной грязи бинтами. Володя влез в грузовик последним. Наконец машина тронулась, и под брезентом стало светлее. Солнце, как никогда, слепило глаза. Парнишка вспомнил мать и почувствовал, как на глаза навернулись слезы. Он глянул на автоматчика, сидевшего почти рядом, и спросил:

— Скажите, куда нас везут?

— Бобруськ, — буркнул солдат и отвернулся, дав понять, что разговаривать запрещено.

Машина немного прошла в сторону леса и почему-то повернула назад к деревне. Остановилась возле колодца. Рыжий, огромный, как медведь, шофер подошел к автоматчику и попросил подать ведро. Потом посмотрел на Володю и приказал ему слезть. Шофер, как видно, спешил, потому что тут же сунул в руки хлопцу ведро и показал, куда нужно заливать воду. А сам, покопавшись в кабине, взял какой-то инструмент и полез под машину.