Дублинский волонтер - [2]

- Перегородили улицу, - вставил Мик. - В десять рядов стоят, дубинки на изготовку - того и гляди пришибут.

- А Марти у нас капельмейстером был, - продолжал трамбовщик. Приказывает нам, значит, остановиться. Полицейский инспектор прямо к нему. "Куда это вы?" - спрашивает. "На митинг", - отвечает Марти. "Видишь моих людей? - говорит инспектор. - Только попробуйте туда сунуться - ног не унесете". - "Это мы еще посмотрим", - говорит Марти. Ну, инспектор и отошел, а Марти поворачивается. "Играем, ребята! Начали! - кричит. И рысью вперед. Палочкой, значит, взмахнул. - Зажмурьте глаза, ребята, тогда и больно не будет".

- Ну и рубка пошла! - заметил Мик.

- Видать, полицейским музыка была не по вкусу, - сказал парень.

- Наша уж точно не по вкусу, - мрачно сказал Мик. - Марти приказал нам играть "Ирландских мусоров и козла".

- Вот он какой был, - закончил трамбовщик, прикладываясь к кружке.

Съежившись и вывернув голову, Марти щурился на них из своего угла. Бармен, знавший Марти много лет, кивнул на него и подмигнул трамбовщику.

- Мы сегодня не того, да, Марти? - сказал трамбовщик. - В среду пенсия, и мы сходим с рельсов.

- Уж сегодня мы точно под завязочку, - сказал Мик. - Еще малость, и запоем что-нибудь патриотическое.

- А с чего он такой? - спросил парень. Ему было не по себе, потому что Марти с бешеной ненавистью сверлил его взглядом.

- Контузило его. Мы с ним во Франции воевали, - ответил трамбовщик, а затем громко спросил: - Ну, как оно, Марти? Как делишки, друг?

Марти не сводил с них глаз.

- Он тебя не признал, - сказал Мик. - Может, чуть позже очухается.

Марти жил в том же доме, что и трамбовщик, а присматривала за ним его замужняя сестра. Трамбовщик рассказал, что давным-давно Марти был классным футболистом. Играл за "Святого Патрика", когда они отхватили Лейнстерский кубок. Обошли "Слиго" в финале. А после матча в гостинице был банкет, затем поехали на лошадях в Строберри Беде, играли на мелодионах и бог знает как налились пивом. Только когда все это было? Тогда ведь и кружка пива стоила два пенса, а сыра и сухариков - ешь сколько душе угодно. Денег за них не брали. Нынче уж не то.

- Миновали золотые денечки, - заявил Мик. - Что прошло - того не воротишь.

Трамбовщик сплюнул на опилки и, проскрежетав по полу тяжелым ботинком, растер плевок. Парень все не мог оторвать глаз от Марти. Марти же следил за парнем с винтовкой. Он приметил эту винтовку там, во Франции, когда они двинули в атаку и его сбило с ног взрывом. Очнулся - ничего не видит, в голове - шум. Зрение потом вернулось, а в голове по-прежнему шумит, редко, когда становится легче. Если шум особенно донимает, Марти сжимается в комок и щурится. А иногда, выругавшись, ничком кидается на землю. Бывает, его прихватывает на асфальте, тогда миссис Уайт, его замужняя сестра, берет эмалированный тазик и смывает кровь. А на асфальте его прихватывает часто.

Марти вытащил из подсумка гранату, дернул зубами чеку и плавно взмахнул рукой. Когда пламя и дым рассеялись, он увидел перед собой три блестящие рукоятки, торчащие за тремя плечами, как ружейные дула - ими обычно подвигают кружки, - увидел зеркало с выведенной золотом рекламой виски, желтую грушу электрической лампы под белым абажуром - висит, даже не покачиваясь, - и широкую спину трамбовщика. Еще он услышал гул разговора, а с улицы - автомобильные гудки. Его кружка была почти пуста. Как насчет второй, Марти? Спрашиваешь! Разве птица полетит на одном крыле? Марти выудил из кармана блестящий серебряный шиллинг.

О Брайен, ты напился, Брайен О,

Вижу, глаз твой заслезился, Брайен О.

Я решил у англичан шиллинг взять,

Чтоб за них в их грязной сваре воевать,

Сам решился убивать.

Молли О

Марти отдал блестящий серебряный шиллинг бармену, взамен получив кружку и несколько пенсов сдачи.

- И все равно, - сказал трамбовщик, - "Фауст"- классная

опера.

- Я ее помню, - сказал Мик. - Что-то про дьявола.

- Ничего себе "что-то", - сказал парень.

- Он там продает дьяволу душу, - задумчиво продолжал трамбовщик. - И все ради девчонки.

- Ну и дурак! - сказал Мик. - Продешевил.

- Другие продавали и за меньшее, за кружку пива, например, или сребреник.

- Что правда, то правда, - сказал Мик.

- "Ты загнал свою душу за пригоршню монет и кусок копченой грудинки", процитировал трамбовщик.

- Это уж точно, - сказал Мик.

- А Марти продал душу за шиллинг, - сказал трамбовщик так решительно, что Мик, который не очень понимал, о чем речь, серьезно закивал головой.

Марти отдал свой шиллинг. В старые добрые времена, еще молодым, он считал себя богачом, если в воскресенье поутру в кармане у него лежал шиллинг.

Ярким воскресным утром - молодой, здоровый - Марти вышел из дома матери на Патрик-стрит; кепка лихо заломлена, рубашка чистая, ботинки сверкают. Он глянул на легкое облачко, потом на солнце высоко над шпилем собора. Улицу сотрясал перезвон - колокола церквей Христа, святого Одеона, святого Патрика, святого Иоанна на Лейн-сквер пели и звали, заглушая дребезжание кебов по серому булыжнику. "Придите и поклонитесь, добрые христиане". Марти шел к мессе, но мысли его были совсем о другом. От этих колоколов, под звуки которых он вырос, кружилась голова.