Ду Фу - [9]

Ханьские идеологи стремились прежде всего использовать в конфуцианстве то, что отвечало конкретным задачам управления государством, но для самого Конфуция понятия конкретного и общего находились в нерасторжимом единстве. Основная мысль Конфуция в том-то и заключалась, что человек только тогда сможет усовершенствовать мир, когда путем внутреннего самосовершенствования обретет гармонию и целостность внутри себя. Иными словами, человек совершенен лишь в любви, а любовь дарит радость общения с ближним. «Учитель сказал: «Знание истины нельзя сравнить с любовью к ней, любовь нельзя сравнить с радостью». Без любви к людям, без живого и трепетного тепла этой любви теряли смысл понятия долга, справедливости, сыновней почтительности. «Цзыю спросил о сыновнем послушании. Учитель ответил: «Ныне почтительностью к родителям называют способность их прокормить. Но возьмите собак и лошадей - их ведь тоже кормят! И если к родителям нет чувства почтительности, то в чем же разница!» Доброта и любовь, по мысли Конфуция, были всеобщим законом человеческого бытия, установленным самим Небом. Нарушение этого закона, считал философ, могло вызвать наводнение, засуху, солнечное затмение. «Узоры Неба» (облака, радуга, кометы и звезды), словно некие космические письмена, служили для его последователей провозвестниками правды, и люди судили по ним, не потерян ли великий Путь, не нарушено ли равновесие между добром и злом.

Конечно, взгляды Конфуция во многом утопичны, но в то же время они не были полностью оторваны от реальной жизни. Наделяя безграничной властью и могуществом Небо, он, по словам учеников, избегал вести беседы и выносить суждения о чудесах, духах и сверхъестественных силах. Почему? Не верил в их существование? Нет, из дальнейших рассуждений Конфуция следует, что он верил в сверхъестественные силы, и было бы большой ошибкой назвать его атеистом. Но учение Конфуция направлено на то, чтобы человек достойно и счастливо проявил здесь, на земле, а не в потустороннем мире. Конфуций сознательно ограничивал себя вопросом, что такое реальная человеческая жизнь и как ее разумно устроить. «Осмелюсь спросить, что такое смерть?» - обратился к нему ученик, и Конфуций ответил: «Не зная, что такое жизнь, откуда мы можем знать, что такое смерть!» Человеческая жизнь во всем ее многообразии притягивала наподобие магнита мысли Конфуция. Противники учения часто изображали философа сухим и бесстрастным книжником, чуждым всякой поэзии, но на самом деле Конфуцию было свойственно живое восхищение миром. Следует с полным доверием отнестись к рассказам источников о том, как он любил слушать крики обезьян в осенних горах, чувствовать в воздухе талый запах выпавшего снега, вдыхать аромат цветущей сливы - мэй, стоять в задумчивости над прозрачной речной водой и смотреть на синеющие вдалеке горы. Это восхищение миром словно бы сквозит между строк «Бесед и суждений» - книги, полной сокровенной и чистой поэзии. Более того, мы можем смело назвать Конфуция одним из первых китайских поэтов, хотя он и не писал стихов, а лишь собирал и обрабатывал народные песни (традиция приписывает ему составление древнекитайской «Книги песен»): не случайно «Беседы и суждения» для большинства стихотворцев - в том числе и для Ду Фу - служили неиссякаемым источником поэтических образов. Если китайских поэтов вдохновляли образы Конфуция, то сам философ искал вдохновения в еще более глубокой древности. «Учитель сказал: «Излагаю, но не создаю. С любовью и верой отношусь к древности...» - говорится в «Беседах и суждениях». Конфуций восхищался простыми и патриархальными нравами минувших времен, добрыми обычаями и веселыми песнями. Конечно, он отчасти идеализировал древность, как бы создавая китайский вариант мифа о золотом веке, но это придавало его позиции тот нравственный пафос, благодаря которому острее звучала критика современности. Конфуций горестно сетовал на то, что многие его современники утрачивали живую связь с прошлым. Разрушались древние постройки, исчезали древние обряды, менялась одежда, и даже бронзовая утварь теряла первобытную простоту отделки («Учитель сказал: «Теперь чаши для вина стали иными. Разве это чаши для вина?»). Прошлое как бы выветривалось из памяти, и Конфуций поставил своей целью восстановить утраченные звенья цепи. Не считая себя творцом учения («Излагаю, но не создаю»), он хотел сохранить культурную традицию, сберечь огонь веры. Поэтому «Книга песен», «Книга истории» и другие классические книги были для него не просто литературными памятниками, а зеркалом морали, сводом нравственных правил.

Сердцем в согласии жить мы должны,

Чтоб не рождались ни злоба, ни гнев...

Так поется в древней «Книге песен», которую Конфуций рассматривал как пособие по воспитанию, учебник дидактики. Поэтому высшей оценкой человека у него было: «С ним можно говорить о «Книге песен»! Песни, музыка, звон бронзовых колоколов, аромат жертвенного вина в тяжелых кубках как бы наполняли сердце Конфуция торжественным и ликующим чувством, сливались для него в единое понятые ритуала. Этикет, обряд, ритуал - темы вечных раздумий философа, к которым он вновь и вновь возвращается на страницах «Бесед и суждений». Вопреки утверждениям противников конфуцианства, представителей других философских школ, Конфуций не был приверженцем ритуальной пышности, и вовсе не внешняя сторона ритуала привлекала его. Он видел, что ритуал создает традиции человеческого общения, что «почтительность без ритуала приводит к суете. Осмотрительность без ритуала превращается в боязнь. Смелость без ритуала выглядит грубостью». По мнению Конфуция, ритуал вносит в жизнь размеренность и ритм (разве не подчинены ритуалу смена времен года, расцвет и увядание в природе!), а это признак всего устойчивого, укоренившегося, проверенного временем.