Друзья, любовники, враги - [45]

— И у него, конечно, имелись ответы на любые вопросы, — с улыбкой спросил Гидеон.

— Он вообще не знал, что такое вопросы.

— А что потом? — спросил он.

А потом… Саша почувствовала, что прошлое захлестнуло и повлекло ее за собой.

Беспросветно мрачные детские годы — вот причина, по которой она пустилась в бега. По крайней мере так она объясняла свое бегство в Вермонт с бывшим агентом ФБР, который переквалифицировался в конгрессмена, а еще позже — в политического обозревателя на телевидении. К тому же, он имел жену и был вдвое старше Саши. Однако она доверила ему и тело, и душу. Вермонт — так она называла его. Предполагалось, что Вермонт защитит и оградит ее от прошлого. Между тем здесь могла помочь разве что лоботомия, а не какой-то бывший фэбээровец. Однако она осталась с ним и как могла развивала его убогий интеллект. Нет, Гувер — это не марка пылесоса, нет Владимир Набоков не писал музыки и либретто к «Гамлету». К тому же, довесок в виде жены. Правда, на следующих выборах он клялся, что не грешил ни сном, ни духом, мол, двадцать лет только с женой или, по крайней мере, десять. А когда провалился на выборах, супруга бывшего фэбээровца продолжала оставаться матерью его четырех сыновей, морских десантников, хранительницей семейного очага, а также коллекции старинных ружей мужа и его похвальных листов за усердную службу в органах.

Вся эта канитель оборвалась в тот самый момент, когда на местном телевидении в Вермонте, где она подвизалась младшим редактором, начальство вдруг обратило на нее внимание и порешило, что с ее данными (зубы, фигура и все такое) ей негоже оставаться на побегушках. Не прошли даром четыре года в американской Театральной академии. Она научилась владеть своим голосом так искусно, словно родилась Цицероном. Впрочем, не обошлось и без элементарного везения. Она познакомилась с Маури Гликом, который смог не только вытащить ее в Нью-Йорк, но и стал настоящим другом. Ее лучшим другом.

— Он и теперь ваш лучший друг? — спросил Гидеон.

— Да, — осторожно ответила она.

— Он ваш любовник? — спросил Гидеон, глядя ей прямо в глаза.

За кого он ее принимает?

— Он был моим любовником, а теперь друг.

Пожалуй, слишком поспешный ответ.

— А разве он был врагом, когда был вашим любовником? — поинтересовался Гидеон, делая вид, что сбит с толку.

Она улыбнулась.

— Ну, просто так говорится. Когда делишь мужчин на любовников и друзей, выходит, что заниматься любовью можно только с врагами.

Она почувствовала, что ее щеки слегка порозовели.

— Он был хорошим любовником?

Она немного подумала.

— Как вам сказать. Сначала думаешь, как это я могла себе такое позволить, а потом — входишь во вкус.

— Наверное, вы любили друг друга, — сказал он скорее утвердительно, чем вопросительно.

— Вероятно.

— И это вредило дружбе, — снова констатировал он.

На этот раз она почувствовала легкое раздражение. Не столько из-за него, сколько из-за себя. Из-за своего последнего ответа. Впрочем, и другие ее ответы были не лучше.

— Нет, — ответила она, — это не вредило дружбе. Напротив, только укрепляло ее.

— Но теперь все в прошлом, если я правильно понял.

На этот раз ответ дался ей не так легко, и ему пришлось иначе сформулировать свой вопрос.

— Я хотел спросить, какие у вас отношения теперь?

Ну уж нет, это было бы слишком просто.

— А какие бы вы предпочли? — спросила она, глядя ему в глаза.

— Я бы хотел, чтобы все было в прошлом, — ответил он, беря ее за руку.

— Значит, так оно и есть.

Он еще немного наклонился к ней, и ей показалось, что сейчас он… Но она ошиблась.

— Чтобы стать вашим врагом и сделаться вашим любовником, нужно ли для начала быть вашим другом? Какой путь я должен избрать?

Она едва не проговорилась, что уже считает его и тем, и другим, и даже третьим, то есть врагом. А враждебность в ней возбуждала его странная манера разговора, больше похожая на допрос.

— Никакой, — ответила она.

— Тогда я, может быть, сам выберу?

— Может быть, — сказала она и почувствовала легкое головокружение.

Сначала это было целомудренное прикосновение к ее щеке, затем сдержанный поцелуй в губы, и наконец, он завладел ее ртом и ее языком. Он держал ее голову в своих ладонях и долго смотрел в глаза, как будто искал подтверждения происшедшему, а потом все началось снова. Он целовал ее, словно утолял жажду, словно надеялся с помощью поцелуя превозмочь ту бездну грусти, которая отражалась в его синих глазах.

Когда же он взял ее за руку и жестом предложил подняться, она не сопротивлялась.

— Куда? — только пробормотала она. Ее голова все еще кружилась от поцелуя.

Вместо ответа он взял ее под руку, подвел к двери, и они стали спускаться по узкой лестнице.

На самом дне пещеры оказалась тускло освещенная комната, где в маленьком и задымленном пространстве медленно танцевали парочки под звуки мелодии Патриции Каас. Не говоря ни слова, он обнял ее и прижал к себе так крепко, что ей стало трудно дышать. Обвив руки вокруг его шеи, она повиновалась его медленным движениям.

— Гидеон, — прошептала она.

— Говори, — прошептал он в ответ. Его рука нежно гладила ее шею.

Но говорит было нечего.

— Пойдем отсюда, — вдруг сказал он, как будто случилось что-то неожиданное.