Друзья - [98]

— А что вы имели в виду, дядюшка Фрици, когда сказали, что Ауэрбах водит его за нос? — с любопытством спросил Зала.

— Ну как же? Я ведь работал учетчиком, и все происходило на моих глазах. Знаешь, пока в цехе была система почасовой оплаты, никаких проблем не возникало. Да и позже, когда ввели нормы выдачи сырья, тоже до поры до времени все было спокойно. Как-то нашим женщинам не приходило в голову заниматься надувательством. Да и при всем желании они бы не додумались до такого. Тут нужна была ушлая столичная штучка.

— Такая, как Ауэрбах?

— Вот-вот. Она сразу приметила, какие здесь открываются возможности, и прекрасно их использовала.

— И как же это происходило?

— Элементарно. Вся система проще пареной репы. Сам подумай. Зарплата каждой работницы зависит от того, сколько килограммов пряжи она сдаст.

— Это и раньше было, — заметил Миклош. — Из общего веса вычитался вес самих катушек.

— И сейчас вычитается.

— Так где же тут можно смухлевать?

— Где? А ты раскинь мозгами. Инженер ты, черт возьми, или нет?

— Хозяин — барин, — улыбнулся Миклош. — Ему видней.

— Ну, тогда послушай, пример тебе приведу, — начал старик. Он достал из ящика стола плоскую флягу, отвинтил пробку и сделал несколько глотков, от чего кадык его заходил ходуном, затем, не предложив Зале, убрал флягу обратно в ящик. — Так вот. Допустим, ты работаешь в прядильном цехе. В третьей смене. Приходишь ко мне и берешь сто килограммов необработанной пряжи. Это с запасом, чтобы потом не бегать. Я вписываю эти сто килограммов в твой наряд. Ты вставляешь катушки, включаешь станок. Отходы складываешь в мешок. Станок работает, время идет. К концу смены у тебя получилось, скажем, восемьдесят пять килограммов. Приходит бригадир. Вписывает тебе в наряд: выработано нетто восемьдесят килограммов, то есть за вычетом веса катушек осталось пятнадцать, в отходы ушло пять.

— И в чем тут могла быть хитрость?

— А хитрость в том, что твой бригадир по дружбе вписывает тебе не восемьдесят килограммов, а девяносто пять. И ты приносишь мне только пять килограммов отходов. А то и вообще ничего. Ну, понял теперь?

— А куда же девают остаток? — спросил Зала и вдруг хлопнул себя по лбу. — Ну конечно же! Вот болван! Как я раньше не догадался?

— Куда девают? — переспросил старик. — А кто куда. Одни спускают в уборную. Другие сжигают в кочегарке.

— В кочегарке?

— Да. Так удобнее. Там пробок не бывает. Вот такой метод разработала Ауэрбах. Сначала она одна его использовала и перевыполняла план не меньше чем на тридцать процентов. А потом решила, что это будет выглядеть подозрительно, ведь она тут без году неделя как пришла в цех — и вдруг такая выработка. Тогда она и других втянула в эту авантюру. Если у двадцати — тридцати работниц высокие показатели, тут уже никто не придерется.

— Стало быть, и другие знают об этом?

— Конечно. И начальник цеха Фекете знает, и бригадиры. Да и не только они. Многие знают, но молчат. То ли боятся, то ли не хотят связываться. А может, еще по какой причине. Вот ты, например, видел, что я здесь курил и пил палинку, и ничего мне не сказал. А ведь знаешь, что на складе курить запрещено, уж не говоря о том, чтобы пить на рабочем месте. Но ты посмотрел на это сквозь пальцы. Потому что давно меня знаешь и, вероятно, относишься с уважением, ведь я был другом твоего отца, к тому же тебя заинтересовал мой рассказ. Вот так и другие. У каждого может найтись причина не замечать нарушения правил или, скажем, очковтирательства. А новички вообще не понимают, что происходит. Поработают с месяц и увольняются. А на их место приходят другие. Недаром в этом цехе самая большая текучесть кадров.

Залу озадачил рассказ старика. Так значит, все это — дело рук Ауэрбах. Выходит, она и на такое способна? Конечно, она уже доказала, что не остановится ни перед чем ради достижения своей цели. Кто же эта женщина? Откуда она появилась? Зала задумчиво взглянул на Хуфнагеля:

— Дядюшка Фрици, а что вам известно об Ауэрбах?

Старик потер подбородок, заросший седой щетиной.

— Ну что мне известно? Только то, что люди говорят. А они много чего наговорить могут. Поди разберись, где правда, где нет.

— А давно она работает на фабрике?

— Подожди, я должен подумать… Если не ошибаюсь, шесть лет. Да, да, правильно. Она пришла к нам в шестьдесят четвертом. Ты с ней не был знаком в Пеште? Она как-то говорила, что в молодости работала в Пеште на андялфельдской текстильной фабрике.

— В Андялфельде много текстильных фабрик, — ответил Зала. — А я работал в Буде. Так что же все-таки говорят люди, дядюшка Фрици?

— Да разное. То да се, всего не упомнишь. — Старик явно увиливал от ответа. Уже прощаясь с Миклошем, он взглянул на него покрасневшими слезящимися глазами и промолвил: — Учти, то, что я тебе сказал, должно остаться между нами. Не вздумай сослаться на меня, ежели чего, я при всех скажу, что ты лжешь, так и знай. — Поколебавшись немного, он добавил: — А если хочешь узнать что-нибудь об Ауэрбах, поговори с Ирмой. Ты же знаешь ее. Вдова Жиги Баллы. Она уже давно живет с Палом Зоннтагом. — Он засмеялся, обнажив желтые зубы. — С его превосходительством господином Зоннтагом. С ним, кстати, тоже можешь поговорить. Он хорошо знает Ауэрбах. Может, чего и расскажет.