Друид - [12]

Не сопротивляясь, я позволил стащить себя вниз. Ванда протянула руки и обняла меня за бедра, чтобы помочь спуститься. Едва почувствовав под ногами землю, я повернулся к ней. Лицо Ванды было так близко, что я смог ощутить на своей коже ее дыхание.

— Вовсе не обязательно обращаться со мной как с ребенком и постоянно поддерживать меня, словно я падаю на каждом шагу! — сказал я, строго глядя на нее. На самом деле я вовсе не был зол. Но иногда нужно давать понять рабыне, кто есть кто. Иначе она просто сядет на голову. Мне доводилось слышать немало историй о том, как германские рабыни начинали понукать своими хозяевами. Эти наглые бестии указывали господам, что делать, и творили все, что хотели. Клянусь богами, я не вру! Некоторые германские рабыни целыми днями огрызаются на любое услышанное слово и смотрят исподлобья на своего хозяина, пока он не сделает то, чего они добиваются. Именно поэтому я иногда обращался с Вандой довольно строго.

Она взяла меня за руку и сказала:

— Такова воля Кельтилла. Я не могу перечить ему.

В тот момент я должен был проявить твердость и отчитать Ванду. Ведь буквально в следующее мгновение она сделала то, что я ей запретил! Однако настоящий господин должен уметь иногда проявлять снисходительность. Но не слишком часто.

Медленно шагая вниз по склону, мы спустились к берегу.

Ни я, ни Ванда не произнесли ни слова. История, рассказанная мною Ванде, разбередила мои старые раны. Тем не менее я не жалел, что решил излить ей душу. Более того, я радовался этому. Ведь мне удалось развеселить Ванду своим рассказом — она засмеялась! В очередной раз я, задумался над тем, насколько трудным и долгим был путь, который мне уже удалось преодолеть. Конечно, я не мог ловко взобраться на дерево, выковать меч или метнуть в цель копье, но я знал названия всех деревьев, умел варить из разных трав целебные, а также ядовитые зелья и постоянно стремился научиться чему-то новому. Я знал, как делают украшения, оружие и глиняную посуду. Как находят металлы, добывают их и обрабатывают. Я владел латынью и свободно писал по-гречески, мог рассказать множество мифов и легенд самых разных народов. Мне были известны тайны движения звезд. Во время отсутствия друидов я становился одним из самых уважаемых и важных мужчин в нашей общине. Если через деревню проезжали купцы, то я обязательно присутствовал при каждом разговоре с ними. Недавно я начал учиться обращаться со стрелами и луком и, должен заметить, достиг немалых успехов.

Я превосходно ездил верхом, ведь у седла есть четыре выступа, за которые можно держаться. Стоило мне только сесть на коня, как из калеки с больной ногой я тут же превращался во всадника, способного заставить четыре быстрых копыта нести его куда он только пожелает. Плавал же я замечательно, можно сказать, как рыба.

Как же мне хотелось поцеловать Ванду, когда мы спускались с холма! Даже не знаю, что на меня нашло. В тот момент, когда она осторожно помогала мне спуститься с огромного камня, что-то в моем сердце дрогнуло. Я почувствовал легкое возбуждение. Ванда шла рядом, поддерживая меня, а я даже не смотрел под ноги и спотыкался чаще, чем обычно. Мне не удавалось заставить себя оторвать взгляд от ее лица. Я смотрел на губы Ванды, на ее волосы, и мне хотелось, чтобы она вновь звонко рассмеялась. Ванда все время вела себя очень сдержанно, но нужно было лишь немного присмотреться, чтобы заметить огонь, горевший в ее глазах. Я мог только предполагать, что случится, если она в один прекрасный день сбросит с себя оковы рабства. Как бы там ни было, я отлично понимал, что подобные противоречивые чувства довольно характерны для моего возраста. Это мне объяснял Сантониг. В душе молодого мужчины часто поднимается настоящая буря — только что он был готов, словно ураган, вырывать с корнем деревья, а уже в следующее мгновение его душат слезы и ему жаль самого себя чуть ли не до смерти. Еще через мгновение он готов идти следом за германской рабыней, словно глупый жеребенок. Иногда знания помогают успокоиться и овладеть собой. К тому же, немного поразмыслив, я понял: нельзя относиться к рабыне как к равной только из-за того, что Кельтилл подарил ей две дорогих застежки и хорошую ткань на платье. Ванда по-прежнему оставалась моей рабыней. Наконец я сухо заметил:

— Жизнь — замечательная штука.

Ванда взглянула на меня так, словно я сумасшедший, который носится по лесу и грызет кору бука или набивает рот листьями кустарника. Она едва заметно улыбнулась, не разомкнув губ, так что мне не удалось вновь увидеть ее зубы, похожие на драгоценные жемчужины. Как же я хотел вновь насладиться ее соблазнительной улыбкой! Рабыня околдовала меня и лишила покоя. Я решил вновь заговорить с ней на германском:

— Скажи, Ванда, правда, будто у вас принято, чтобы юноши и девушки купались вместе, но им запрещено развлекаться друг с другом, если обоим еще не исполнилось двадцати лет?

Она повернулась ко мне, но я, как обычно, так и не смог понять, что же выражает ее взгляд.

— Зачем ты задаешь этот вопрос, если сам прекрасно знаешь ответ на него?

— А почему бы и нет?! — воскликнул я с наигранным недовольством. — Я хочу выучить твой язык! Значит, нужно говорить хоть о чем-нибудь. Если хочешь, можешь считать подобные вопросы всего лишь упражнениями, которые помогают мне научиться правильно произносить слова и строить предложения на родном языке германцев.