Другой путь - [54]

Народ — сначала в Нью-Йорке, а потом и по всей стране — оценил предоставляемые возможности, и обороты биржи увеличивались с каждым днем.

Рассел тоже завел сотню мелких счетов у разных брокеров с NASDAQ, чтобы посмотреть, можно ли на этом что-то выиграть?

— Пока что размеры счетов и вкладов везде небольшие. По одной-три, а кое-где и по пяти тысячам долларов. На общую сумму около двухсот тысяч. Если наша операция принесет успех, то мы должны будем увеличить объемы вложений. Тогда нужно будет подумать об участии в хэдж-фондах. А сейчас все будет готово к началу февраля.

Мы с Захаром радовались, что вот уже совсем скоро сможем быть полезными своей родине. И хотя большинство слов, произносимых Расселом, звучали для нас тарабарщиной — вроде «институциональных квалифицированных инвесторов», мы чувствовали себя в деле.

Прошло Рождество, которое справляли все, кроме нас — этот праздник еще не стал нашим.

А потом, сразу после Нового Года, Захар вдруг достал свою тысячу, выданную еще Артемом на Кубе и сказал мне:

— Знаешь, чтобы понимать происходящее вокруг, нам нужно учиться. И не крутить хвосты Сэмовым лошакам, а нормально учиться. Чтобы нас не использовали втемную, чтобы мы понимали, что делаем.

Я немного подумал над его словами и ответил:

— Ты, дорогой мой друг, Закария Майнце, как всегда стопроцентно прав. Знаешь, что меня гнетет больше всего?

— Откуда мне знать порывы твоей мятущейся души? — едва не стихами ответил Майцев.

— А боюсь я больше всего, что те люди, что станут получать наши команды, очень быстро заметят, как те деньги, что мы куда-то вкладываем, начинают приносить доход. Как думаешь, долго они будут удерживаться от соблазна вместе с нашими средствами разместить свои?

— Да пусть размещают, — легкомысленно отмахнулся Захар. — Подумаешь, сотня американцев разбогатеет!

Я подумал еще немного:

— А вслед за ними потянутся брокеры, а за теми банки. А там такие деньги, что и представить себе страшно!

— Ну и что? Мы-то все равно будем первыми? Значит, и прибыль наша будет больше всех!

Мне пришлось подумать еще чуть-чуть, я согласился с Захаром и полез за своей тысячей.

— Ты прав, Захар, нужно идти получать соответствующие знания. Если Рассел владеет вопросом, то мы должны хотя бы понимать, о чем идет речь. Нужно поговорить с Сэмом и ехать в Луисвилль. И нужно поторопиться, пока есть время и пока жив Черненко. А он умрет в самом начале весны. Потом, боюсь, могут начаться проблемы — Горбачев деньги считать не умеет совершенно, а тратить — большой мастак, как бы у Георгия Сергеевича последние припрятанные крохи не отобрали.

Сэм долго огорчался, узнав, что мы собираемся на некоторое время оставить его одного. Мы надеялись успеть окончить трехнедельные курсы, о которых прочитали в газете, и успеть с этим делом как раз к началу февраля, когда нужно было запускать машину, построенную Расселом.

Сам он, узнав о нашей затее, весело заметил, что, конечно, знание лишним не бывает, но зачем нам именно это знание? — он не понимает. Но если руководство не против такого шага, то почему бы и нет? Мы ответили, что наше руководство — не против. И договорились в следующий раз встретиться уже в Луисвилле.

Луисвилл оказался городом довольно приличных размеров, и я вслух удивился, зачем американцам понадобилось размещать столицу своего штата в такой дыре как Франкфорт, если есть такой замечательный город? Как их понять, этих янки? Это все равно как если бы столицей Волгоградской области стала деревня Гадюкино.

Искомые курсы биржевого дела нашлись неподалеку от порта. Поискав полдня жилье в пешеходной доступности, мы сняли чудную комнату в доме напротив, окна которой выходили на реку Огайо и штат Индиану.

Учение давалось трудно. Вернее, не так. Ничего трудного для запоминания там не было: несколько десятков новых для нас понятий, устоявшиеся термины — биржевой слэнг, фундаментальный и технический анализ поведения рынков, особенности работы бирж — все объяснялось на уровне, доступном шестикласснику. Никаких тебе дифференциальных уравнений второго порядка или тензоров с операндами. Каждый день нам казалось, что это все умышленно сводится к столь низкому уровню, а настоящие глубины откроются завтра, но наступал новый день и глубже ничего не становилось. Захар все ждал, когда начнется что-то из математики — статистика, теория вероятностей, но ничего такого не дождался. Максимум на что хватило гения американских — а они были самыми деятельными — трейдеров — это изобретение нескольких десятков простеньких «индикаторов» рынка, и вот здесь они проявили всю свою фантазию. Это называлось техническим анализом.

Мы изучали изобретенные бог знает когда и кем «японские свечи» и чисто американские бары, мы до боли в глазах вглядывались в старые графики изменения биржевой стоимости бумаг какой-нибудь «Дженерал электрик» и пытались отыскать на нем «трэнды», «линии поддержки и сопротивления». Мы изрисовали карандашами десятки листков, вычерчивая типовые «фигуры» — «флаги», «двойные и тройные вершины», «плечи-головы», якобы позволяющие с определенной (для меня так и осталось тайной — насколько определенной?) вероятностью судить о дальнейшем движении рынка. Мы отслеживали изменения цен разных бумаг и искали корреляцию с объемами торгов на бирже по этим бумагам. Мы сравнивали среднедневные цены на акции трехмесячного периода с трехнедельным и приходили к выводу, что в точках пересечения этих линий курсовых изменений наступает переломный момент для рынков. Мы вычертили длинные портянки с двумя десятками наиболее употребляемых индикаторов — от примитивных средних, через стохастики к многоцветным боллинджерам и «аллигаторам». От кривых линий на графиках рябило в глазах, а в голове роились наивные идеи. О том, что механизм безубыточной торговли обзавелся таким богатым инструментарием, что предположения о могущих случиться убытках казались просто детской страшилкой для запугивания обывателей и придания веса и значимости биржевым деятелям.