Другой Петербург - [20]

В то же самое время, как граф Воронцов отбыл в Новороссию, князю Александру Сергеевичу предложена была должность начальника Черноморского флота. Пикантность состояла в том, что Меншиков никогда никакого отношения к флоту не имел (разве что прадед его, вместе со своим покровителем, взяли как-то на абордаж два шведских судна, случайно вставшие на якорь в невском устье, не зная, что накануне крепость Ниеншанц сдалась русским). Князь разобиделся и подал в отставку, удалясь в деревню.

Намерение начальства отослать двух друзей вместе в южные края смутно ассоциируется с известным пассажем в романе Л. Н. Толстого «Воскресение». Там сенаторы за чаем лениво обсуждают вопрос, что делать с каким-то крупным сановником, обличенным в мужеложестве, и кто-то предлагает отправить преступника генерал-губернатором куда-нибудь в Томск, да заодно подыскать ему архиерея с теми же наклонностями.

Предположение не лишено убедительности, поскольку у Меншикова, по крайней мере, была довольно однозначная репутация любителя юношей. Чему наличие жены и пары детишек отнюдь не мешало. Находясь в отставке, князь, как пишут биографы, нашел себе в деревне какого-то моряка, который обучил его отличать шпангоуты от траверсов, и настолько успешно, что дальнейшая служебная карьера Меншикова, действительно, была связана с морем. В турецкой войне 1828–1829 годов брал он крепость Варну, на сей раз получив ранение в обе ноги. В начале Крымской войны руководил обороной Севастополя, не слишком удачно. Война эта началась, как уверяли, вследствие высокомерного поведения князя Меншикова, бывшего в 1853 году послом в Константинополе, при дворе султана. Вообще считалось, что Меншиков может занимать любую должность и с равным успехом. Многие его не любили за сарказм (шутником он был известным, соперничая с такими любителями острых словечек, как князь Вяземский и Тютчев), но никто не отрицал в нем редкого ума и образованности. Библиотека его считалась лучшей в Петербурге.

Галерная, д. 28 — аккуратненький особнячок, недалеко от Благовещенской площади — один из петербургских адресов Сергея Павловича Дягилева. Его импозантная фигура мелькнула уже где-то в начале нашей книги (на крыше Академии художеств). Пора представить его с надлежащей полнотой.

Дягилев родился 19 (31) марта 1872 года. Всего полгода разницы с Кузминым (кстати, они почти не общались, хоть имели кучу общих знакомых). Личность, на первый взгляд, вполне космополитическая: вечно скитался, без постоянного пристанища, места оседлости, — и тем не менее, настоящий русак, глубочайший, убежденный патриот родной земли, славе которой посвятил всю жизнь.

Место его рождения — аракчеевские Селищенские казармы на берегу Волхова (память о пресловутых «военных поселениях», внедрявшихся императором Александром I). Отец, Павел Павлович Дягилев, служил в Кавалергардском полку и командирован был в то время в Новгородскую губернию.

Кавалергарды — красные мундиры с серебряным шитьем, белые колеты, кожаные кирасы, каски с развевающимися султанами — самый прекрасный и привилегированный полк императорской гвардии. Служба в нем — верный признак богатства и знатности. Дягилевы, старинный московский род, владели обширными поместьями в Пермской и Уфимской губерниях. Семья была многолюдной, шумной, связанной родством со множеством известных дворянских фамилий. Через Литке, например, были в родстве с Чайковским, которого Сергей Павлович называл своим любовникам «дядей Петей».

Характерная непропорционально большая голова Сергея стала, кажется, причиной смерти при родах его матери, Евгении Николаевны Евреиновой. Овдовев двадцати четырех лет от роду, Павел Павлович вскоре женился на Елене Валерьяновне Панаевой, дочери строителя «Панаевского» театра на Адмиралтейской набережной (сгоревшего в 1903 году). Мачеха, страстная меломанка, и детям привила любовь к музыке. Пасынок вместе с младшими братьями, детьми Елены Валерьяновны, Валентином и Юрием (к последнему он был особенно неравнодушен), гуляли, насвистывая квинтет Шумана или симфонию Бетховена; сами пытались сочинять, наигрывая на рояле. В жизни Дягилева мачеха играла основную, в сравнении с отцом, роль: ее вкусам, советам пасынок всегда доверял.

В Петербурге у деда был дом на Фурштатской, отец по службе в полку имел квартиру в Кавалергардских казармах на Шпалерной. Но, наделав множество долгов, Павел Павлович вынужден был покинуть блестящий гвардейский полк и перебраться в Пермь. С десяти лет Сережа жил там, учась в местной гимназии, где заметно превосходил сверстников по уровню развития. Впечатления его детства: большой дягилевский дом на Оханской улице, походивший скорее на усадьбу; поместье Бикбарда, в котором сохранялся дух помещичей России, с ее хлебосольством, гостеприимством, экзотическим сочетанием утонченной европейской культуры с безобразием внешнего быта, и все это в окружении могучей природы, еще не тронутой рукой человека.

Где-то лет в семнадцать, по совету отца, Сергей сошелся с доступной женщиной — как было тогда принято, в видах гигиенических, во избежание пристрастия к онанизму (его почему-то панически боялись, хоть занимались этим мальчики всяко не реже, чем сейчас). Но опыт оказался единственным. По-видимому, Сергей Павлович, как и дальний родственник его, композитор, относились к тому типу гомосексуалистов, которым женщины физически противны. Тип, надо сказать, довольно редкий, поскольку большинство покорно с женщинами живет — в силу личных убеждений, несовместимых с их природой, или под влиянием общественных предрассудков не занимаясь единственно им желанным видом сексуальной жизни.