Другой город - [35]

– Никогда больше не коснутся меня его руки, – шептала девушка, – меня будут трогать только занавески, волнующиеся на сквозняке, меня будут касаться лишь гладкие ткани, да отвратительно мокрые листья кустов, да стены. О боже, никогда я не выберусь из этой странной и печальной страны, мне придется жить тут одной среди страшных неподвижных фигур на фасадах, среди жутких орнаментов на стенах, я буду ходить вдоль бесконечных заборов, слушать шум далеких поездов, которые вторгаются во фразы и проникают в самые недра домов, и от них некуда деться…

Как будто в подтверждение ее слов послышалось гудение поезда, въезжающего в туннель, ночной голос одиночества и отчаяния. Я погладил девушку по щеке. Она схватила меня за руку и притянула к себе, с неожиданной силой втащила под одеяло, прижалась ко мне холодным телом, обвила вокруг меня ноги, ее руки забрались под мою рубашку и крепко сцепились за моей спиной. Мы лежали на боку, и я видел, как за ее плечом, которое выскользнуло из-под одеяла, появляются зеленые волны, подсвеченные огнем торшера, как они приближаются к нам и тут же отступают, время от времени брызги россыпью падали на одеяло и на наши лица. Прохладные губы поднялись с подушки, они шарили по моему лицу, точно какое-нибудь морское животное, а потом обхватили мои губы и прижались к ним.

Я услышал за собой шаги, приглушенные ковром. Девушка в ужасе прижалась ко мне еще сильнее. Я оторвал губы от ее рта и повернул голову: лавируя между предметами мебели, к нам подплывала неясная темная фигура. Когда она оказалась в круге света, я увидел, что это юноша, стоявший некогда с девушкой на палубе корабля и говоривший с ней о прибрежных бульварах и запотевших стаканах. Узнав его, девушка вскрикнула от радости, но отпустила меня не сразу, ее объятия разжимались постепенно.

– Ты жив! Как тебе удалось спастись? – спрашивала она, пока ее руки еще путешествовали у меня под рубашкой. – Ты приплыл на берег на спине дельфина? Тебя взял на палубу какой-нибудь контрабандистский корабль – один из тех, что бороздят недра дома?

Ее жених сел на краешек постели, перегнулся через меня и стал целовать ее лицо, плечи и грудь. Девушка наконец извлекла руку из-под моей рубашки и обвила ее вокруг шеи любовника. Почувствовав себя и неудобно, и неловко, я повернулся на живот и попытался пролезть под их прильнувшими друг к другу телами.

– Меня вообще не было на корабле, когда он потонул, – ласково и нежно говорил мужчина между поцелуями. – Ты уснула, а я пошел в магазин, чтобы купить тебе фиников, сушеных абрикосов и орешков кешью. – Он достал из полиэтиленового пакета очищенный орешек и положил его девушке в рот, она принялась жевать.

На меня больше никто не обращал внимания; наконец мне удалось выбраться из кровати, я шагал через комнату к окну, за которым светила луна, и слышал за спиной их разговор, в который вплетался шорох волн.

– Что мы теперь будем делать? – спросила девушка. – Нам никогда не попасть на остров, никогда не пройтись по белым бульварам, не посидеть на террасе над морем…

– Это неважно, – отвечал ее друг, – так даже лучше, мы будем все представлять себе. Будем каждый день придумывать прогулки, игры в светящихся бассейнах, отличные вечеринки с фонариками, флирты с интересными людьми, танцы на ночных палубах яхт. Мы ведь не настолько тупы, чтобы нуждаться в реальности…

Голоса в глубине комнаты совсем слились с шумом моря. Я вышел из квартиры в темный коридор; из двери дома можно было попасть прямиком на Нусельскую лестницу. Я спускался в долину по припорошенным снегом ступеням, слева внизу из туннеля в склоне выбегали, разветвляясь, железнодорожные пути, справа перегибался через ограду и нависал над лестницей кустарник, что рос на краю крутых заснеженных садов. Мои ноги осторожно нащупывали заметенные снегом ступеньки; луна исчезла за тучами, была глубокая тьма, но мне все же казалось, что под снегом потихоньку разгорается искристый свет. Я обернулся и замер. По лестнице медленно, потупив голову, спускалась фигура, излучающая бледное зеленоватое сияние. Она была закутана в белоснежный плащ с широким капюшоном, закрывавшим лицо. На белой ткани проступали большие и темные кровавые пятна. Я отступил к ограде сада, скрюченные ветки упирались мне в спину и ерошили волосы. Сияющая фигура приближалась; коснувшись ногой ступени, на которой я стоял, она остановилась и повернула ко мне голову. Видение откинуло капюшон – и я вскрикнул: я увидел изможденное лицо, которое в последние дни смотрело на меня со множества картин, я увидел глубокую незаживающую рану на шее, из которой текла темная кровь. «Даргуз», – прошептал я. Мы стояли лицом к лицу и молча смотрели друг на друга, далеко-далеко за бледно сияющей головой с длинными растрепанными волосами проезжал по виадуку ночной экспресс со светящимися окнами; кровь тихо капала в снег. Я не знал, как вести себя, прежде мне не приходилось встречаться с богом. Я едва удержался, чтобы не протянуть ему руку. Быть может, надо попросить его перенести молодоженов, корабль которых потерпел крушение, на острова и помочь усталой Алвейре разрешить ее сомнения? Попросить, чтобы он отвел меня в свой город, к его площадям и дворцам, которые постоянно ускользали от моих глаз? Но не похоже было, чтобы Даргуз сумел помочь хоть кому-нибудь. Это было не то высокомерное и жестокое божество, которое изображали скульптуры. Его лицо было лицом преследуемого чужака, который, как и я, плутает по юдоли изгнания. Казалось, что его пребывание в ипостаси бога – это лишь безграничное огромное страдание, которому не будет конца. Меня охватило сочувствие к нему, я хотел бы сделать что-нибудь для него, но знал, что помочь ему нельзя.