Другой Аркадий Райкин. Темная сторона биографии знаменитого сатирика - [38]

Это была чистая юмореска без примеси какой-либо сатиры. Райкину потом даже кто-то из критиков будет пенять за нее: дескать, «растрачивает по пустякам свое дарование и мастерство». В советской критике это было распространенное явление: претензии к артистам за их склонность к голой развлекательности без намека на какую-либо мораль. Таким образом эти критики пытались призвать артистов не размениваться на мелочи и постоянно думать о высоком. Во многом благодаря этому советская юмористика и сатира достаточно высоко держали планку. В наши дни, когда такие критики перевелись, эта планка упала ниже плинтуса. И вернуть ее в прежнее состояние, видимо, уже не удастся.

Но вернемся к спектаклю «Откровенно говоря».

Нашлось в нем место и для Райкина – виртуоза трансформации. Так, в интермедии «Из окон дома» он перевоплощался сразу в пятерых персонажей. Вот как это описывала Е. Уварова:

«На сцене была легкая декорация, изображавшая фасад многоэтажного дома. Поочередно из разных окон выглядывали пятеро разных персонажей, пятеро «воспитателей», отличавшихся и по внешнему облику, и по характеру, и по отношению к детям. «А может, у ребенка такой переломный возраст, что он стекла ломает!» – патетически произносил человек в очках. «Бобочка, не слушай маму, делай что хочешь!» – тонким голосом кричала сердобольная бабуся. А человек с тупым «свинячьим» лицом был немногословен: «Сева, иди домой, папа ремня даст!» Артист не предлагал готовых рецептов воспитания, он приглашал задуматься, внимательно взглянуть на себя и окружающих…»

В другой интермедии, уже с элементами политической сатиры, под названием «Некто из Токио», Райкин перевоплощался в японца – фокусника Фудзикато Многосуки. Этот персонаж ловко манипулировал шариками, платками и в конце разрывал надвое «фашистскую гидру», после чего… ловко соединял разорванные половинки. При этом из уст фокусника звучали следующие слова: «Раньше я пытался делать фокусы с Порт-Артуром – не удалось, теперь пытаюсь делать фокусы с Макартуром (американский генерал, командовавший оккупационными войсками в Японии. – Ф. Р.) – как будто удается».

Отметим, что политическая сатира в СССР имела право касаться только международных тем, но не внутренних. На последние со времен окончания НЭПа было наложено табу, которое соблюдалось неукоснительно, и нарушить его никто даже не пытался – себе дороже. Хотя сюжетов на эту тему, конечно же, было не меньше, чем на тему международную. Например, будь это возможно, отталкиваясь от интермедии с японским фокусником, можно было бы перенести действие из Японии в Советский Союз и поразмышлять на тему противостояния двух влиятельных деятелей ЦК ВКП(б): москвича Георгия Маленкова и ленинградца Андрея Жданова. Советский фокусник в исполнении того же Райкина мог бы разрывать надвое двуглавого дракона, а потом безуспешно пытаться воссоединить обе половины, тем самым констатируя несоединимость позиций двух влиятельных политиков. Об этом, кстати, в 1947 году судачили рядовые граждане как в Москве, так и в Ленинграде, несмотря на то что в официальных СМИ об этой подковерной борьбе не было ни строчки и ни звука. Но люди-то были не слепые. Они прекрасно видели, чья сила ломит – Жданова. Осенью 1947 года он уже был полновластным хозяином в аппарате ЦК и руководил подготовкой к очередному съезду партии (а Маленков был удален из аппарата ЦК). Кроме этого, он тянул на самый верх своих земляков – ленинградцев: Алексея Кузнецова (ему было поручено курировать работу органов МГБ СССР) и Николая Вознесенского (его назначили 1-м заместителем Председателя Совета Министров СССР, то есть – Сталина).

В Ленинграде особенно внимательно присматривались к этой борьбе, поскольку именно Жданов больше всего котировался на место преемника Сталина. Поэтому все политические телодвижения Жданова вызывали у ленинградской интеллигенции противоречивые впечатления. Например, либералы не могли ему простить постановления 1946 года о журналах «Звезда» и «Ленинград», где он «наехал» на Ахматову и Зощенко. «Если такой придет к власти – добра не жди», – рассуждали либералы. Хотя Сталина они, конечно же, боялись больше.

Между тем слава Аркадия Райкина продолжала расти. Порой на этой почве с ним происходили случаи, которые напоминали его интермедии. Об одном таком эпизоде вспоминает актриса его театра В. Горшенина:

«Аркадий или Рома приносили письма, которые приходили Райкину, в театр, мы возмущались, хохотали, сочувствовали людям. Одно письмо приведу, сохранив орфографию и пунктуацию оригинала:

«27 марта 1947 года.

Глубокоуважаемый товарищ Аркадий Райкин!

Извините, что не знаю полностью ваше отчество. Я очень долго думала раньше, чем написать к вам это письмо. Что мне сказать вам о себе. Мне 25 лет я стройная шатенка вернее даже темная блондинка. Глаза голубые образование среднее. Я кончила в городе Сестрорецке. Может быть вы слыхали. Я не хочу быть нахальной, но скажу вам, что я пикантна у меня все как говорит мама на месте. Вполне ничего руки, ноги ничуть не хуже, а груди маленькие но имеют виды. Я сейчас не работаю, а в свободное время увлекаюсь танцами и пением. Танцую я все а пою главное из опер и оперетт. Особенно хорошо у меня получается «А на диване подушки алые, духи Дюрсо, коньяк Мартель…» Это я исполню с чувствами и с выражением лица… Я имею голос, песни, хорошую фигуру чтоб воздействовать на публику как говорят во мне есть зекс, но у меня не хватает единственное денег на хорошее платье. И я очень прошу вас помочь мне и прислать 700–800 рублей для пошивки платья в виде кимоно с воротником и вырезом.