Другое счастье - [70]

– Наши любимые не умирают, пока с нами память о них. Ты не проводишь меня в ее комнату?

– Зачем?

– Тебе самой неплохо было бы туда заглянуть. Наверное, тебе не хотелось бы идти туда одной.

Милли посмотрела на Агату и встала.

Они поднялись на второй этаж, стараясь ступать тише, и прошли по короткому коридору, отделявшему комнату Милли от комнаты ее матери.

Она толкнула дверь и вошла. Постояв немного в задумчивости, она грустно улыбнулась.

– Теперь не то, что раньше, – сказала она.

– В чем разница?

– Ее здесь уже нет, теперь совсем нет, комната действительно пуста. Когда я была здесь в последний раз, она еще здесь жила, а сейчас больше не живет. Наверное, она услышала все, что я ей рассказала.

– Уверена, так оно и было, – сказала Агата.

– Эта комната стала бы моей, если бы я осталась жить в Санта-Фе. До мамы в ней жила бабушка.

– Куда она переехала?

– В центр города. Мать говорила, что, потеряв дочь, бабушка больше не могла здесь оставаться. Мама тогда, кажется, была беременна мною.

Агата попросила у Милли разрешения присесть за письменный стол ее матери. Милли указала ей на стул, а сама ушла в ванную.

– Отдохните, а я кое-чего поищу.

– Не торопись, я могу долго так сидеть.

Как только Милли скрылась за дверью ванной, Агата бесшумно открыла ящик стола и запустила в него руку.

Не найдя того, что искала, она занялась ящиками стоявшего между окнами комода, потом открыла шкаф и застыла перед вешалками со старыми джинсами и с одной рубашкой. Эта одежда была на старшей сестре, когда она с тремя друзьями заминировала запертое на ночь отделение полиции. Агата вспомнила, как та, гордая и пылающая гневом, уходила, полная решимости сделать то, что считала справедливым: ведь накануне полицейские этого отделения хладнокровно застрелили трех чернокожих студентов, когда те спали.

Она поднесла рубашку к лицу, понюхала ткань и закрыла шкаф. Потом обвела взглядом комнату, осмотрела то, что лежало на ночном столике, и снова открыла ящик стола. Теперь она попыталась нащупать в нем потайное отделение.

– Что вы делаете?!

От неожиданности она вздрогнула.

– Ничего, просто любопытство разобрало. Все гадала, какой была с виду твоя мать, думала, найду ее фотографию.

– Не делайте этого, прошу вас! Не хочу, чтобы в ее вещах рылись. Все ее фотографии, кроме той, что вы видели внизу, сложены в коробки на чердаке. Все, что мне требовалось, я уже нашла. – Милли показала флакон духов и щетку для волос. – Нам пора.

– Хочешь, поднимусь с тобой на чердак? Там могут найтись старые вещицы, которые тебе будет приятно забрать.

– Нет! – отрезала Милли. – Пора уезжать!

Они спустились вниз. Агата задержалась перед фотографией, которую Милли переставила на стол.

– Очень трогательно… – пробормотала она.

– Говорю же, это снято на мой двенадцатый день рождения.

– А снимал кто, твоя бабушка?

– Нет, она не приехала. Вспомнила: нас фотографировал давний мамин приятель. Он навещал ее раз в год. У них была общая знакомая, жившая на другом конце страны, больная, что ли, и дядя Макс каждый раз рассказывал маме, как у нее дела.

Агата сглотнула подступивший к горлу ком и отвернулась к окну, чтобы не встречаться с Милли глазами.

– Такой щедрый был! – продолжила Милли. – Всегда приезжал, навьюченный подарками. Это его стараниями мне дали стипендию в Филадельфии, он там живет, это заметный и влиятельный человек. Поступив на факультет, я два-три раза у него обедала. Он адвокат. Я надеялась на стажировку в его фирме, но меня забраковала его подружка. Она дала мне почувствовать, что я ее не устраиваю, так что…

– Мы едем или нет? – поторопила ее Агата, распахивая дверь.

* * *

Агент Мэлоуни был сердит на своего коллегу, с которым говорил по телефону. Его требование не могли выполнить: в отделении Альбукерке катастрофически не хватало сотрудников. Все силы были брошены на другую операцию – слежку за просочившимися из Мексики наркоторговцами. Это было куда важнее, чем гоняться за какой-то беглянкой. Напрасно Мэлоуни бушевал, напоминая, что совершившая побег заключенная находится в списке особо опасных преступников и даже, возможно, взяла заложника. В ответ он слышал, что она, может, и представляла опасность тридцать лет тому назад, но времена с тех пор изменились. Факт захвата заложника не подтвержден, в личном деле, которое коллега в данный момент изучает на мониторе, об этом нет ни слова, и он не может запороть из-за нее операцию, которую готовили целый месяц. К концу дня он, может быть, и сможет выделить людей. Мэлоуни в гневе отшвырнул телефон, потом подобрал и спешно перезвонил в Денвер. Там реагировали оперативнее. Ему пообещали двух агентов через пять часов. Они свяжутся с ним, прибыв в Санта-Фе.

* * *

Том расплатился в отеле и сел в «форд». Изучив карту города, он отправился в мэрию.

Фернандо Монтесоа, служащий в окошке справок, развел руками. То, что перед ним маршал, не произвело на него ни малейшего впечатления. В свое время на справках сидело двое, но из-за сокращения финансирования его коллегу, ушедшего на пенсию, не стали заменять. Все из-за банков, кипятился Фернандо: банкиры-то ни в чем не знают недостатка, у них обслуживающего персонала хватает. Один кофе приносит, другой костюм из химчистки забирает, третий печатает протоколы заседаний, на которых банкиры решают, как сосать из страны кровь и как набивать себе карманы… И это не говоря о домах, которые они отнимают у бедняков, не способных оплачивать долги, которые они понаделали из-за них же, проклятых банкиров! Фернандо Монтесоа знал такие вещи лучше многих других. Тому он посоветовал набраться терпения и встать в очередь вместе со всеми остальными – или идти куда глаза глядят.