Другое небо (Ложные стереотипы российской демократии, Анализ Чеченского кризиса) - [11]

Я дал теорию отщепенчества (очень смешно искаженную в "приговоре") -- в частности, свое толкование утверждения У.Юсупова на 18 съезде: "Не обманешь народ!"

Я указал на вечный источник коммунизма -- желание уравняться во низях: "Пусть не будет среди нас лучших",-- как говорили древние милетцы, изгоняя своих лучших из города.

Сотрудница нашей кафедры Раиса Измайлова вручила мне копию своего письма, направленного ею на предмет публикации его в газету "Комсомольская правда", с ее разрешения и на примере ее письма я показал структуру расчеловеченного сознания советского. Ее письмо я привел полностью, свои комментарии отдельно от него. В предисловии к работе (она написана в 1977 году) я писал:

"Свободу слова нам никто не подаст -- ее надо брать самим".

Двадцать пятого января 1980 года я был арестован: за выход на площадь с плакатом, на котором мною было написано:

"Протестую против преследования властями А.Сахарова. С идеями должно бороться идеями, а не милицией. Сахаровы нужны обществу -- они осуществляют истинный, неформальный контроль над действиями государства. Все беды этой страны -- из-за отсутствия в ней свободы слова. Боритесь за свободу слова для идейных оппонентов коммунизма -- это и будет Вашей борьбой за свободу слова!" Наконец, третий пункт обвинения: преступными книгами, даваемыми мною людям для чтения были: мои "Заметки на полях советских газет", "Окаянные дни" Бунина, "Архипелаг ГУЛаг" и "Бодался теленок с дубом" Солженицына, "Некрополь" Ходасевича, "Жизнь Сологдина" Панина.

Уголовниками из КГБ были сочтены криминальными мои записи на полях нескольких томов сочинений Ленина, на брошюре Андропова и на полях "Государства" Платона -- эти книги были изъяты из моей библиотеки, заодно были изъяты книги, не содержавшие пометок на полях: стенографический отчет о процессе Бухарина-Пятакова и первое издание стенографического отчета о 18 съезде партии, плюс изданный в Париже доклад Хрущева на закрытом заседании XX съезда, плюс Библия канадского издания.

Была изъята часть моих подготовительных записей к новым работам, другая часть, отданная на хранение, после моего ареста была в испуге сожжена хранителем.

Я не писал и не подписывал протоколы допросов, чтобы, как я писал в заявлении, "не придавать видимости законности преступлениям государства".

На так называемом суде я заявил, что "уголовный суд не правомочен судить книги. Суд над книгой может быть только один: он творится в уме и сердце читателя, склонившегося над книгой, и приговором его может быть только: " Да, с этим я согласен" или: "А вот тут автор меня не убедил..."

Я заявил отвод любому составу советского суда! "Потерпевшая сторона в моем деле -- коммунистическое государство, оно ж и собирается меня судить, а это воспрещается даже советским законодательством: скажем, статьей 59 УПК РСФСР."

"Суд" удалился на совещание, чтобы через пятнадцать минут признать себя правомочным судить мои книгу и плакат. Я ответил:

"Я вас считаю не судом, а президиумом встречи некоммунистического мыслителя с общественностью: ведь в этой стране некоммунистический мыслитель может встретиться с общественностью только на своем суде. Я буду говорить только для сидящих в зале. Я не признбю законным никакой ваш вердикт" (внесено мною в мои "Замечания на протокол судебного заседания")

По поводу своего выступления в защиту Сахарова я в "суде" высказался так: "В любом собрании бывают выступления двух видов: 1) выступления по существу обсуждаемого вопроса, 2) выступления по порядку ведения собрания. Мое выступление в защиту Сахарова было выступлением второго рода -- по порядку ведения в стране собрания. Этим выступлением я оставляю за собой право не соглашаться с Сахаровым и не оставляю за властями права не давать ему говорить. Я добиваюсь установления в стране свободы слова, возможности высказаться и быть услышанном каждому".("Замечания на протокол...").

Пришедшему уговаривать меня написать кассацию на "приговор" адвокату И.Д.Богачевскому я объяснил, что, не признавая советское государство правовым, объявляя подчиненный партии суд преступным, я не считаю возможным обращаться к нему как к правовому органу.

Почему же пишу сейчас? Потому что собираюсь выставить и прошлый и нынешний ваши суды на суд мирового общественного мнения, потому что собираюсь устроить суд над судом. Я требую юридического (а не шутовского литературного) суда над преступниками и преступными организациями по обвинению их в уголовных преступлениях. Партия и советское государство стали -- я писал об этом в своих "Заметках..." в 1977 году -- уголовно-преступными организациями. Уголовного суда над уголовниками! Гласного, открытого всему миру...

Сегодня преступное партийное государство, спасаясь от суда человечества, хотело бы в кабинетах, при закрытых дверях выписать нам -воителям с преступно-организованным обществом -- ... бумажки о "реабилитации"! Преступное партийное государство (-- Кстати, Вазиф Сиражутдинович, а почему так уж сразу преступное? -- А потому что партийное.) надеется этой акцией утвердить в общественной жизни правило, а в общественном сознании мысль о неподсудности государства, о примате государства над личностью и о -- поэтому -- невозможности судебного процесса между двумя юридически равноправными сторонами --личностью и государством.