Другое Место. Рассказы - [35]

— Отчего вы смеетесь? — спросила она.

— Мне, боюсь, не стоит говорить вам про это. Вы знаете кого-нибудь по имени Перзли?

— Знаю. Есть один молодой человек с такой фамилией, его Джефри Перзли зовут. Я ему очень нравлюсь, да только мне он не по сердцу. А вы с ним знакомы?

— Нет, — сказал Марк, улыбаясь. — Я почти никого здесь не знаю. Кроме вас.

— Вы совсем не знаете, какая я, — сообщила она ему по-детски наивно и торжественно. Они остановились и теперь стояли вполоборота друг к другу, словно на тропе в джунглях.

Он снова рассмеялся, на сей раз весело, немного насмешливо.

— В какой-то мере я знаю тебя лучше, чем ты сама себя можешь знать.

Он помедлил, соображая, не поставил ли себя в глупое положение.

— Я могу предсказать твое будущее, — вымолвил он.

— Правда? — отозвалась она, доверчиво и с нетерпением в голосе. — А как вы это делаете?

— Просто глядя на тебя. Хочешь попробовать?

— Конечно! Пожалуйста…

И вот он, долго и пристально поглядев ей прямо в глаза, стараясь сделать свой взор зловещим, сказал:

— Ты выйдешь замуж за Перзли, который совершит нечто значительное и за это получит титул. У тебя родятся дети, трое или четверо, у них тоже все будет очень хорошо. Ты доживешь до глубокой старости, станешь почтенной старой дамой и будешь всюду ходить в поношенном твидовом костюме и в туфлях на толстой подошве.

Она недоверчиво усмехнулась.

— Вот нелепо! Но на самом деле вы ведь не знаете наверняка, правда?

— В твоем случае наверняка, — кивнул он.

— Ну что ж, может быть. Помните, когда мы все были еще в гостиной, после ужина, вы поговорили минуту-другую с моей кузиной Мод и со мной? Ну, когда вы отошли, мы с Мод говорили о вас. Сказать, что именно? Может, вам это польстит. А может, вы рассердитесь, не знаю. Но так и быть, рискну. Понимаете, мы обе сошлись, что в вашем облике что-то нас пугает. Мод сказала, у вас что-то такое в глазах. А я ей говорю: у него манеры какие-то такие…

— Грубые?

— Да нет, не то, хотя, может, кое-кто как раз так и решил бы. Скорее странные… резкие. Будто вы и не англичанин вовсе… Но вы же здешний, верно?

— Мисс Буллер, я англичанин до мозга костей, — произнес он с невероятной, нарочитой серьезностью.

— Ну вот, вы уже насмехаетесь надо мной. Пойдемте назад, посмотрим, что у них там делается.

— Давайте… на этот раз. Но хочу вас предупредить: это может оказаться опасным.

— Не понимаю. Что именно?

— Пойти назад и посмотреть, что у них там делается…

Марк шел за нею следом, никуда не торопясь, и пытался осознать, что же на самом деле происходит. Здесь, прямо перед ним, вся в розовом, порхает юная нежная Дороти Буллер; через пятьдесят лет она превратится в старую леди Перзли и будет допытываться, во что собираются превратить этот дом Марк и остальные. Когда он вернется (а другого варианта и быть не могло), то непременно спросит ее, не помнит ли она, как ей однажды предсказали судьбу в этом зимнем саду, еще в юности. Интересно, что она ответит? Минуточку! Он, Марк Денбау, никак не мог быть частью прошлого леди Перзли, поскольку в то время он еще не родился… Хотя с другой стороны, вот же он, тут, с Дороти, которая в будущем станет именно леди Перзли, а сейчас ей нет и двадцати. Пытаясь разобраться во всех этих хитростях, он опять запутался, совсем как перед ужином, когда Рональд Фарспир оставил его в комнате одного, чтобы он успел переодеться, и он, Марк, мигом начал растворяться в этом лабиринте времени и измерений. Независимо от того, существовал ли он сам теперь во времени, которое отличалось от обычного исторического времени, или же двигался в сторону какого-нибудь неизвестного измерения, в котором возможно что угодно, он не мог отрицать тот факт, что в нем, помимо чувства растерянности, словно перед огромным черным пространством без звезд, возникло еще крайнее отчаяние, бесконечное разочарование…

Группа вокруг рояля уже стала было расходиться, но энергичный капитан Уотерхауз не собирался покидать свой пост, и монокль ослепительно сверкал на его огненно-красном лице. Он принялся наигрывать вальсы, поначалу мечтательно и вяло, а потом, услышав ободряющие возгласы, забарабанил по клавишам ритмично и выразительно, как заправский аккомпаниатор. Дороти растаяла в объятиях неуклюжего молодого человека по имени Арчи и унеслась с ним в вихре танца. Девицы, мягкие, словно огромные созревшие персики и сливы, вскоре завертелись в руках мускулистых, раскрасневшихся от жары молодых людей. Марк переминался некоторое время у рояля, глядя на все это, напоминавшее ему короткий, исполненный света сон на фоне безграничной тьмы.

— Ах, только не говорите мне, что не умеете вальсировать! — воскликнула Мод, средняя из трех дочерей хозяина дома.

Она как раз появилась в сопровождении лакея, который нес поднос с напитками. Она протянула руки, приглашая Марка на танец; после минутной заминки, поскольку вальс он не танцевал довольно давно, Марк подхватил ее, и они закружились по зале. У нее были черные волосы, она раскраснелась, вся пылала, объятая внутренним волнением, любовной страстью или тайными мечтами о славе. О ней, после ознакомления с их семейным памятником в часовне, Марк знал лишь то, что она умерла — точнее, умрет — в 1923 году от долгой, тяжелой болезни, с которой стойко боролась, а заразилась она, когда была сестрой милосердия в Сербии. Не так-то это просто — танцевать с пылающим страстью созданием, которое уже вскоре, после тяжелой болезни, с которой будет стойко бороться, превратится в три строки, выбитые на мраморе часовни…