Другое лицо - [39]

– Ах, так хочется пить, когда танцуешь. И так потеешь.

Она взялась руками за подол туники, оторвала ткань от тела и потрясла с силой. Юхан ощущал странные вибрации, исходившие от этой дамы. Она все еще оставалась непонятной для него и явно старалась привлечь его внимание.

– Какие эмоции ты испытываешь сейчас, когда он мертв, и особенно при мысли о том, каким образом умер, что его убили?

Регина Мёрнер достала пачку сигарет из ящика стола и закурила.

– Конечно, это печально. Ужасно и непостижимо.

Она сделала новую затяжку, выпустила струю дыма и с грустью посмотрела на стол.

– Когда ты в последний раз общалась с Хенриком?

– В день его смерти, но он просто оставил детей и исчез.

– А как часто вы обычно встречались?

– За исключением тех случаев, когда забирали и отвозили детей? Почти не встречались. Этого не одобрила бы его напоминающая Барби женушка.

– Вот как, и почему же? – поинтересовался Юхан с любопытством, хотя в его понимании он тем самым переступал границу того, что позволено спрашивать журналисту.

– Она не могла свыкнуться с мыслью, что между мной и Хенриком всегда был некий особый контакт, ревновала просто-напросто.

Регина Мёрнер закатила глаза к небу.

– Извини за бестактный вопрос, но ты, похоже, не слишком расстроена его смертью?

– Я рыдала первые сутки и выплакала все слезы. Само собой, печаль навсегда останется со мной. Но наши с Хенриком любовные отношения давно закончились, ныне наши контакты носили исключительно деловой характер.

– В прессу просочились кое-какие пикантные подробности относительно собачьего ошейника и о том, что Хенрик был голый и связанный. Тебя не удивляет, что это выглядит как сексуальное убийство?

– Хенрику нравились сексуальные излишества, он всегда стремился расширять границы. Но я и представить не могла, что он умрет таким образом.

– Почему вы развелись?

– Он встретил Аманду. Хотя и отрицал постоянно, что она стала причиной нашего разрыва, я имею в виду. Но это же ясно любому.

Голос Регины Мёрнер внезапно наполнился горечью. Она глубоко затянулась дымом.

Юхан обеспокоенно заерзал на месте. У него возникли сомнения относительно того, что он вообще сможет использовать это интервью в своем репортаже.

Он крикнул Пие:

– О’кей, мы заканчиваем. Где бы ты хотела снять нас напоследок?

Потом поднялся с дивана, выпил воды и решил покончить с этим интервью как можно быстрее.

Я выпячиваю губы, смотря на свое отражение в зеркале, потом заставляю их растянуться в ослепительной улыбке. Я научилась хорошо гримироваться. Новый алый контурный карандаш подчеркивает границу верхней губы изумительным образом и делает рот пухлым и соблазнительным. Когда к нему прибавляются выразительные глаза и черные длинные волосы, я сама чувствую, как меняюсь, становлюсь женщиной, о которой мечтают мужчины. В обычном случае мое лицо в зеркале с заурядными чертами, редкой рыжеватой шевелюрой и бледной кожей не вызывает у меня особого восторга. Сейчас же передо мной нечто совсем иное. Новый, другой человек.

Кто эта дама, которая таращится на меня загадочным взглядом из-под накладных ресниц? Нелегко определить, откуда она взялась. Я меняю позы одну за другой и начинаю представлять себя роковой женщиной. Что я могла бы быть француженкой или итальянкой. Гражданином мира, постоянно странствующим по его просторам. По-настоящему стильной особой. А не мелким служащим в маленьком городишке на острове в море, вдалеке от всего и всех. Нет, для красотки в зеркале весь мир – игровое поле. Она, пожалуй, бегло говорит на нескольких языках, и перед ней открыты двери самых изысканных салонов и конференц-залов крупнейших корпораций. Не составляет труда вообразить такое, когда я вижу ее передо мной.

Все еще чувствуется непривычным и одновременно захватывает дух, когда я надеваю черную обтягивающую бедра юбку и блестящую блузку, оставляя несколько пуговиц незастегнутыми, великодушно позволяя мужчинам заглянуть под нее.

Я приоткрываю дверь и, не увидев никого за ней, выскальзываю наружу. В туалетах на нижнем этаже в конгресс-холле порой хватает людей, но так поздно в конце дня там, к счастью, довольно спокойно, и я почти уверена, что выйду оттуда на улицу незамеченной. Благодаря большим черным солнечным очкам я чувствую себя невидимой, недосягаемой. Высокие каблуки слишком громко стучат по мраморному полу, и их звук эхом отражается от стен. Мне пришлось долго тренироваться, чтобы научиться непринужденно двигаться в этой обуви. Я кошусь в сторону порта, где смогу легко раствориться в моем наряде среди многочисленных туристов, посещающих Висбю.

В то самое мгновение, как я вхожу в бар в гавани и смешиваюсь с прочей его шумной публикой, которая с пивными бутылками и бокалами вина в руках полным ходом разогревается перед насыщенной вечерней программой, меня уже выделяют из толпы. Довольная, я констатирую, что многие мужчины прекращают разговор, когда я оказываюсь в поле их зрения, словно мой облик заставляет их терять дар речи. От понимания того, что я нравлюсь, теплеет на душе, в результате я еще больше выпрямляю спину и выпячиваю грудь, мой рот становится влажным. Я поправляю волосы, чуточку опускаю подбородок, прикусываю изнутри нижнюю губу. Все эти действия очень тщательно отрабатывались мной перед зеркалом. Я иду к бару с высоко поднятой головой и делаю вид, словно меня абсолютно не заботит чужое внимание. Одновременно я осматриваю заведение, тогда как скрывающие мои глаза солнечные очки не позволяют понять, на чем я задерживаю взгляд. Я могу изучать чьи-то лица, а их обладатели даже не понимают, что за ними наблюдают. Здесь хватает молодых парней и мужчин среднего возраста. Я чувствую, как мой пульс слегка учащается. Картинки всплывают в памяти. Хенрик Дальман борется со смертью, пьянящее ощущение власти напоминает о себе. Я хочу пережить его снова. Мысль о том, что я просуществую остаток жизни, никогда больше не испытав сладость безграничного господства над кем-то другим, кажется мне невыносимой, я уже и представить не могу, что случившееся в доме на берегу моря никогда не повторится.