Другое имя зла - [11]

– Да, так. Говоришь интересно. Что – то подобное и предполагала о твоем образовании. И потом, какие-то вещи замечаешь и очень точно определяешь их. А какие-то мимо тебя проходят, даже краешком не касаясь сознания.

– Ладно, хватит заниматься психоанализом. Еще есть, какие – ни будь вопросы? Если есть, то разрешаю задать. – Последнюю фразу произнес, барственно склонив голову. Тоном величаво – вельможным. Она засмеялась. Я снова подумал, что смех и улыбка очень ее украшают. Наташа спросила:

– А зачем, вино взял?

– Ох, уж эти женщины! Ничто не скроется от глаз ваших! – С пафосом произнес я – Объяснением моему поступку могут служить несколько причин. Первая, – мы должны выпить чудесного вина за встречу и за наше счастливое знакомство. Вторая, – должны выпить все того же чудесного вина за твою обновку. Чтобы дольше носилась, и в самую непогоду твои ноги оставались сухими и теплыми. И, наконец, третья причина хорошее сухое вино в разумных, естественно, количествах благоприятно сказывается на деятельносати организма. Какие еще вопросы, рядовой?

– Никак нет господин генерал, больше вопросов не имеем! – Опять засмеялись, что – то часто в последнее время. Ох, не к добру это.

– Тогда, солдат, в путь. Сейчас найдем место, где можно подкрепиться и передохнуть. А потом со свежими силами, отправимся дальше. – Когда пошли, черт дернул начать размышления вслух:

– Странное дело, трупы только на больших улицах, а на маленьких нет. Как удалось этим, которые поубивали всех, произвести колоссальную по масштабам и усилиям операцию совершенно бесшумно и в такие короткие сроки. Во всем этом много странного. Никак не получается все это объяснить, – тут, наконец, заметил, что Наташа отстала и плетется позади. Как – то сжалась вся. Остановился, и подождал пока догонит.

– Наташенька, извини меня. Но кажется с нами, что – то происходит. Мы начинаем, как – то меняться. Я, к примеру, все меньше и меньше обращаю внимание на покойников. Стал привыкать к ним, что ли. Теперь, когда о них думаю уже так не трепещу, как в начале. Поэтому, естественно, хочется понять, что все это значит. С мертвецами, то же не все в порядке. Когда на инх смотришь, складывается ощущение, словно убили только что. А ведь прошло немало времени с начала всего этого. Значит, здесь что – то не так со временем, или какой-то особый температурный режим и влажность определенная. Их как бы законсервировали. Что поделаешь, раз уж "посчастливилось" оказаться здесь, надо пытаться постигнуть этот мир, – Наташа окончательно ушла в себя. Как будто глаза развернула зрачками в себя и теперь рассматривала внутреннюю стенку затылка. Обругал себя. Решил впредь наблюдения натуралистических подробностей новой реальности не вести в слух.

– Наташенька, все. Прости меня. Торжественно обещаю и клянусь, больше к этой теме не возвращаться. Извини, пожалуйста. Давай залезем, в какую– нибудь квартиру и устроим праздничный банкет. Жаль только, вина взял для такого случая маловато.

Она кивнула головой, но выражение лица по – прежнему было отчужденным. Решил прибегнуть к психологическому приему. Лучшим средством от горьких дум является преодоление трудностей, с использованием физической силы. Тут, как нельзя кстати, подвернулось открытое окно первого этажа серого, старого дома. От добра – добра не ищут. И так слишком долго находились на открытом пространстве, что бы космические пришельцы, если во всем произошедшем были виноваты, именно, они, засекли и положили конец нашим робким попыткам остаться в живых.

– Вот окно открытое. Давай в него залезем и устроим внутри привал. Я тебя подсажу, потом предам рюкзаки. Следом сам, как – ни будь, залезу, – план выполнили сравнительно без труда, и без потерь. Если не считать того, что, залезая, несильно оцарапал руку о жестяной отлив подоконника. Мы оказались в узкой как пенал комнате расположенной, скорее всего, в обычной питерской коммуналке. Об этом говорил допотопный замок на двери, расположенной напротив окна. Прежде чем начать осмотр временного убежища, все – таки решил расставить все точки над всеми буквами.

– Наташа, извини еще раз, за возвращение к неприятной теме. Но задать этот вопрос просто необходимо. Каждое мгновение, в независимости оттого, что вижу, убеждаюсь, – мы последние оставшихся в живых в городе. У тебя нет такого чувства?

– Да. Я то же в этом уверенна. И кажется, что если бы был кто – либо живой, мы бы почувствовали. Или знали наверняка. А так, их никого нет. Все умерли. Мне страшно думать, почему мы до сих пор живы. И о том, зачем так происходит!

Комната была небольшая. Она очень походила на монашескую келью. Хотя те, в моем, представление были несколько большими по размеру. Жила в ней, скорее всего молодая семья. Причем, вероятно, оба были иногородними. Об этом говорили многочисленные цветные фотографии, служившие единственным украшением стен, оклеенных нелепыми обоями. Снимки отличались искренностью и какой-то провинциальной наивностью. На всех фотографиях были изображены молодые люди. Парень и девушка. Вот они на набережной Невы. Вот он сидит верхом на каменном льве. А вот она забралась на самоходную установку во дворе Артиллерийского музея. Вот и фотография из дворца бракосочетаний. Он слишком серьезен и надут, чтобы ни признать в нем однослойного лимитчика, всего добившегося своими руками, без помощи мамы и папы. Хотя и достиг он, судя по интерьеру этой, с позволения сказать, комнаты, немного. Справа от окна, у стены шкаф, верхняя секция, за стеклянными дверцами забита книжками в мягких переплетах, и книгами с яркими обложками. Библиотека развлекательного чтения, главным образом детективы и фантастика. Человеку с такими вкусами было бы легко адаптироваться, в этой, будь она проклята, новой реальности. Нижняя секция закрыта. Не стал ее открывать. Вряд ли там прятался забытый любовник. Напротив шкафа стояла аляповатая, как и вся мебель середины девяностых, тумбочка. Она выполняла функцию подставки под телевизор и видеоплеер. За стеклянной, изогнутой дверцей выстроены в ряд видео кассеты. Телевизор, и плеер были выпущены фирмой "Голд Стар", до переименования ее в загадочную аббревиатуру "Эл Джи". Одним словом дотошность выбравшегося в город крестьянина сквозила из каждого угла. По диагонали от тумбочки стоял разобранный диван устаревшей образца. Если смотреть с этого дивана телевизор, лежа под таким углом, шея затечет ровно через десять минут. Однако размер комнаты не допускал иной планировки расстановки мебели. По этому упрекнуть хозяев этой квартиры в отсутствии вкуса было нельзя. Единственное, в чем их можно было упрекнуть, в отсутствии средств для реализации вкуса и воображения. Впрочем, теперь и это уже неважно. Рядом с изголовьем дивана, у стены стоял квадратный стол. Под него задвинуты два мягких стула. Стол был застелен скатертью. На нем у стены стояла ваза с засохшими гвоздиками в количестве трех штук. Очевидно символ не умирающей, но подсыхающей любви. Рядом с вазой уверенно размещался двухкассетный магнитофон с радиоприемником, обозначенной ранее фирмы. Над столом, на мой взгляд, высоковато к стене крепился стеклянный кухонный шкафчик. В нем стояли немногочисленные сервировочные приборы. Ну и естественно, на двери большое прямоугольное зеркало. А справа от двери затейливая полочка, на которой стояла косметика и лежали многочисленные и разнообразные расчески. Предмет коллекционирования богатой на волосы хозяйки. Дверь в комнату заперта. Я не стал пытаться ее открыть. Необходимости в этом пока не было. Вот и все убранство этой комнаты, в которой переживали свои дни хорошие и плохие, молодая чета. Они надеялись, испытывали разочарование, любили и просто жили здесь. Теперь все пусто. И как всякая пустота совершенно бессмысленна.