Другие люди. Таинственная история - [7]
— Понимаешь, Мэри, — начала Шерон, — бля буду, пардон, если я знаю, зачем тащусь сюда снова и снова. Клянусь своей красотой, сама не понимаю, почему все еще хожу сюда. Пожалуй, только ради Импи, старая я размазня. Я вообще-то не из этого круга. Я не такая, как они. Однако, видишь ли, опрокинешь пару-другую и, сама понимаешь… просыпаюсь и никогда не могу вспомнить, как тут очутилась. Но мы ведь все такие, правда? Тупо и глупо, да?
— Да, — подтвердила Мэри, — полагаю, что так.
Мэри опять шла по улицам, но теперь у нее была цель. Поэтому улицы теперь больше не казались такими буйными и неуемными. Шерон знала дорогу: она уверенно, даже нахально продвигалась вперед, ни на что не обращая внимания. Ни улицы, ни другие люди со всеми их бедами не задевали ее.
Они двигались очень быстро, и Мэри все время пыталась не отставать. Улицы, которыми вела ее Шерон, отличались по размеру и характеру. Некоторые находились во владении охрипших автомобилей: они были полностью отданы движению, так что, казалось, сам воздух гнал людей своими порывами то в одном, то в другом направлении. Когда достаточно большое число людей скапливалось на углу, автомобили осаживали себя и выстраивались в очередь, рокоча от нетерпения. Порой какой-нибудь отчаявшийся пешеход бросался, лихорадочно виляя, сквозь запруженные переходы, а машины злобно фыркали, застряв на месте. Другими улицами владели, причем сообща и с ощущением гражданского достоинства, расположившиеся на них строения: здесь приоритетом была тишина, а воздух словно застыл. Почти никто не входил в эти дома — и еще реже кто-нибудь из них выходил. Мэри, горя желанием постичь законы жизни, предположила, что, единожды попав внутрь, люди оставались там, пытаясь таким образом избежать улиц и таящихся в них возможностей. По этим улицам машины передвигались с необычайной робостью, а некоторые уже и вовсе остановились отдохнуть, и люди могли вполне свободно и без опаски переходить дорогу.
— Мани-мани-мани-мани-мани-мани-мани-мани, — пропела Шерон. — У тебя ведь ни шиша, верно?
— Чего?
— Денег?
— Я точно не знаю.
— Тогда давай посмотрим… Вчера, цыпуля, у тебя их, верно, куры не клевали.
Мэри с изумлением следила, как Шерон тщательно обследовала содержимое ее черной сумочки. Она о ней и забыла — а ведь сумка все это время висела у нее на плече. Мэри чуть не свалилась, когда вдруг Шерон энергичнее заработала руками в недрах ее сумочки.
— Опппппанькииии, кто это тут у нас? — Ее дрожащие пальцы сжимали пару измятых, слегка отсвечивающих бумажек. — И чем мы на это затаримся?
— Деньгами? — рискнула предположить Мэри, но Шерон уже не слушала.
Семимильными шагами она пересекала улицу. Мэри едва ли не бежала за ней следом.
— Что ты предпочитаешь? — сквозь одышку щедро предлагала подруга. — «Клан дью»?[2] По паре «Особого» на брата? Забористого портвешку? — Она притормозила. — А как насчет бутылочки «Эмвы»?[3] — проницательно поинтересовалась она. Затем резко остановилась и проникновенно сощурилась, — А может, крепкого?
— Согласна, лучше крепкого, — подтвердила Мэри.
— Да, вот это тема. Я тоже думаю, это лучший вариант, — уже на ходу подытожила девица. — Ведь с утреца бухло покрепче, оно, так сказать, вносит… свежую струю. Не так ли? Жуть, конечно. Но все мы не святоши. Жди меня здесь, звезда моя. Ща буду.
Под звон дверного колокольчика Шерон вошла внутрь. Вглядываясь в сияющие стекла витрины, Мэри обнаружила, что умеет читать. Вот это уже лучше, обрадованно сказала она себе. Просто и безыскусно надписи и знаки рассказывали ей о деньгах и товарах. Тот, кто делал эти надписи, вечно путался в числах, и поэтому приходилось постоянно зачеркивать одни цифры и ставить на их место другие. Приноровив глаза, девушка сумела разглядеть сквозь стекло то, что скрывалось в полумраке. Бутылки, достоинства которых превозносились знаками на витринных картинках, пестрыми рядами стояли у стены. Шерон перемещалась внутри этого замысловатого грота, поглощенная процессом сделки. Произошел обмен: мужчина выдал Шерон что-то блестящее, после чего та повернулась и сквозь собственные отражения возвратилась к двери.
— Ща тяпнем, и полегчает, — объявила Шерон, когда они оказались в соседней улочке. Крышка хрустнула, отворачиваемая ее проворной рукой. — Твое здоровье, цыпочка.
Ее грузное лицо с пухлым придатком, приляпанным позднее, выглядело одновременно отсутствующим и сосредоточенным. Она пропихнула бутылочное горлышко в отверстие в своей голове — рот. То был влажный и очень забавный участок ее лица, чрезвычайно живой и деятельный, что никак не сочеталось с онемевшей массой всех остальных черт. Мэри как бы случайно подняла руку и проверила. Да, и у нее такой есть. Изнутри она могла нащупать зубчатую кость, изогнутую по контуру губ. Есть ли в теле еще какая - нибудь похожая часть, которую также можно было бы одновременно потрогать и изнутри и снаружи? Она не смогла найти ничего похожего; стало быть, рты должны быть очень важными элементами тела, заключила она.
— Ну во, житуха, кажись, налаживается, — высказалась Шерон; теперь был черед Мэри. — Давай, дерни как следует, — приказала девица.
Новый роман корифея английской литературы Мартина Эмиса в Великобритании назвали «лучшей книгой за 25 лет от одного из великих английских писателей». «Кафкианская комедия про Холокост», как определил один из британских критиков, разворачивает абсурдистское полотно нацистских будней. Страшный концлагерный быт перемешан с великосветскими вечеринками, офицеры вовлекают в свои интриги заключенных, любовные похождения переплетаются с детективными коллизиями. Кромешный ужас переложен шутками и сердечным томлением.
Этот роман мог называться «Миллениум» или «Смерть любви», «Стрела времени» или «Ее предначертанье — быть убитой». Но называется он «Лондонские поля». Это роман-балет, главные партии в котором исполняют роковая женщина и двое ее потенциальных убийц — мелкий мошенник, фанатично стремящийся стать чемпионом по игре в дартс, и безвольный аристократ, крошка-сын которого сравним по разрушительному потенциалу с оружием массового поражения. За их трагикомическими эскападами наблюдает писатель-неудачник, собирающий материал для нового романа…Впервые на русском.
Знаменитый автор «Денег» и «Успеха», «Лондонских полей» и «Стрелы времени» снова вступает на набоковскую территорию: «Информация» — это комедия ошибок, скрещенная с трагедией мстителя; это, по мнению критиков, лучший роман о литературной зависти после «Бледного огня».Писатель-неудачник Ричард Талл мучительно завидует своему давнему приятелю Гвину Барри, чей роман «Амелиор» вдруг протаранил списки бестселлеров и превратил имя Гвина в международный бренд. По мере того как «Амелиор» завоевывает все новые рынки, а Гвин — почет и славу, зависть Ричарда переплавляется в качественно иное чувство.
«Беременная вдова» — так назвал свой новый роман британский писатель Мартин Эмис. Образ он позаимствовал у Герцена, сказавшего, что «отходящий мир оставляет не наследника, а беременную вдову». Но если Герцен имел в виду социальную революцию, то Эмис — революцию сексуальную, которая драматически отразилась на его собственной судьбе и которой он теперь предъявляет весьма суровый счет. Так, в канву повествования вплетается и трагическая история его сестры (в книге она носит имя Вайолет), ставшей одной из многочисленных жертв бурных 60 — 70-х.Главный герой книги студент Кит Ниринг — проекция Эмиса в романе — проводит каникулы в компании юных друзей и подруг в итальянском замке, а четыре десятилетия спустя он вспоминает события того лета 70-го, размышляет о полученной тогда и искалечившей его на многие годы сексуальной травме и только теперь начинает по-настоящему понимать, что же произошло в замке.
«Успех» — роман, с которого началась слава Мартина Эмиса, — это своего рода набоковское «Отчаяние», перенесенное из довоенной Германии в современный Лондон, разобранное на кирпичики и сложенное заново.Жили-были два сводных брата. Богач и бедняк, аристократ и плебей, плейбой и импотент, красавец и страхолюдина. Арлекин и Пьеро. Принц и нищий. Модный галерейщик и офисный планктон. Один самозабвенно копирует Оскара Уальда, с другого в будущем возьмет пример Уэлбек. Двенадцать месяцев — от главы «Янтарь» до главы «Декабрь» — братья по очереди берут слово, в месяц по монологу.
Молодой преуспевающий английский бизнесмен, занимающийся созданием рекламных роликов для товаров сомнительного свойства, получает заманчивое предложение — снять полнометражный фильм в США. Он прилетает в Нью-Йорк, и начинается полная неразбериха, в которой мелькают бесчисленные женщины, наркотики, спиртное. В этой — порой смешной, а порой опасной — круговерти герой остается до конца… пока не понимает, что его очень крупно «кинули».
Некий писатель пытается воссоздать последний день жизни Самуэля – молодого человека, внезапно погибшего (покончившего с собой?) в автокатастрофе. В рассказах друзей, любимой девушки, родственников и соседей вырисовываются разные грани его личности: любящий внук, бюрократ поневоле, преданный друг, нелепый позер, влюбленный, готовый на все ради своей девушки… Что же остается от всех наших мимолетных воспоминаний? И что скрывается за тем, чего мы не помним? Это роман о любви и дружбе, предательстве и насилии, горе от потери близкого человека и одиночестве, о быстротечности времени и свойствах нашей памяти. Юнас Хассен Кемири (р.
Журналистка Эбба Линдквист переживает личностный кризис – она, специалист по семейным отношениям, образцовая жена и мать, поддается влечению к вновь возникшему в ее жизни кумиру юности, некогда популярному рок-музыканту. Ради него она бросает все, чего достигла за эти годы и что так яро отстаивала. Но отношения с человеком, чья жизненная позиция слишком сильно отличается от того, к чему она привыкла, не складываются гармонично. Доходит до того, что Эббе приходится посещать психотерапевта. И тут она получает заказ – написать статью об отношениях в длиною в жизнь.
Истории о том, как жизнь становится смертью и как после смерти все только начинается. Перерождение во всех его немыслимых формах. Черный юмор и бесконечная надежда.
Рассказ о том, как прогулка по морскому побережью превращается в жизненный путь.
Проснувшись рано утром Том Андерс осознал, что его жизнь – это всего-лишь иллюзия. Вокруг пустые, незнакомые лица, а грань между сном и реальностью окончательно размыта. Он пытается вспомнить самого себя, старается найти дорогу домой, но все сильнее проваливается в пучину безысходности и абсурда.
Книга посвящается 60-летию вооруженного народного восстания в Болгарии в сентябре 1923 года. В произведениях известного болгарского писателя повествуется о видных деятелях мирового коммунистического движения Георгии Димитрове и Василе Коларове, командирах повстанческих отрядов Георгии Дамянове и Христо Михайлове, о героях-повстанцах, представителях различных слоев болгарского народа, объединившихся в борьбе против монархического гнета, за установление народной власти. Автор раскрывает богатые боевые и революционные традиции болгарского народа, показывает преемственность поколений болгарских революционеров. Книга представит интерес для широкого круга читателей.