— Что ты имеешь в виду?
Она говорит «да»? Чему она говорит «да»?
— Есть что-то патетическое в согласии жить в клетке. Или слоняться по вольеру, не решаясь сигануть через ров.
Я сказал ей, что поведу наш двухмашинный караван.
— Я знаю, как ты ездишь. Мне за тобой не угнаться.
— Я буду посматривать на тебя в зеркало заднего обзора.
— Спасибо и на этом.
Думал я о чем угодно, только не о ситуации на дороге. Однако нам удалось прибыть к зоопарку, не столкнувшись по пути со столбом или другим автомобилем. Мы съели по булочке с сосиской, выпили пива, а потом долго ходили, желая увидеть всех обитателей звериного царства. Потом, утомившись, уселись, вытянув ноги, на лавочку, чтобы понаблюдать за другими людьми, не менее странными, чем животные, которые проходили мимо.
— Куда теперь? — спросила, наконец, Франсина.
Мне случалось думать, что мои знакомые — элементы картинки-головоломки, которые невозможно сложить вместе, чтобы получить что-либо понятное. Но в данный момент выходило, что два элемента, сидящие на скамейке, могли, по меньшей мере, могли подойти друг другу.
От ее квартиры нам удалось избавиться, хотя и остались малоприятные воспоминания. А потому наш выбор естественным образом пришелся на мой дом.
Мы переступили порог, закрыли дверь, и я повернул ключ в замке.
— Ждешь кого-то еще? — спросила она.
— Сегодня нет.
Я не сводил глаз с ее великолепной спины, пока она пересекала гостиную, держа курс на книжные полки у противоположной стены.
— Хочешь что-нибудь почитать?
— Нет, — она повернулась ко мне. — Ты нервничаешь, словно школьник. Я думала, вы привыкли к стрессам, адвокат.
— К таким — нет.
— Чем же отличается данный стресс?
— Тем, что причиной ему — мы.
Франсина переплела пальцы рук. Потом взглянула на меня.
— Почему бы тебе не раздеться?
Я вспомнил, как это было в первый раз. Имя девочки вылетело из памяти, но я буквально видел, как она умоляла меня не раздевать ее, торговалась из-за блузки, потом бюстгальтера, джинсов, трусиков, словно моей целью была одежда, а не ее тело. Наконец, мы, два неумелых подростка, кое-как покончили с одеждой и занялись тем, что полагали сексом. Я тревожился, что она подумает обо мне, она, несомненно, что я подумаю о ней, мы боялись, что кто-то увидит нас, поймает и накажет за нарушение родительского требования никогда не раздеваться в присутствии персоны другого пола. А сколь много взрослых пар совокуплялись в темноте, не снимая ночной рубашки и пижамы? В гостиной темнотой и не пахло.
— Тебе станет куда как удобнее, — Франсина расстегнула блузку. Движение ее пальцев возбуждало меня. По телу пробежала дрожь.
Она скинула блузку.
— Сегодняшняя ночь не станет у нас единственной.
У нее прекрасная грудь, потому что сама она прекрасна.
— Что-то ты притих, — за блузкой последовала юбка.
— Кто мы? — спросил я.
Она сбросила туфли.
— Надеюсь, нас можно назвать влюбленными.
— Да, но что дальше?
Выражение ее лица подсказало мне, что вопрос мой не требует ответа. Я думал, она повернется ко мне спиной, снимая колготки, но она по-прежнему смотрела мне в глаза, движения ее казались абсолютно естественными, а женская стыдливость, к которой я привык за долгие годы, наоборот, теперь просто раздражала.
— Полагаю, мы находимся в процессе перехода от случайных встреч к чему-то более постоянному. Кто знает? Неужели вам, адвокатам, необходимо все разложить по полочкам? Снимай свою чертову одежду!
Только полный идиот мог так и стоять у двери. Я быстро подошел к ней, обнял. От кожи Франсины полыхнуло жаром. Я двадцать лет учился говорить точно и ясно, не выдавая истинных мыслей, но тут язык подвел меня, и я, целуя ее, прошептал: «Я тебя люблю».
Губы ее не шли ни в какое сравнение с губами других женщин.
— Твой костюм колется, — выдохнула она, оторвавшись от меня.
И Джордж Томасси, которого, как и его прародителей, учили, что нагота греховна, с невероятной скоростью выпрыгнул из одежды и повел Франсину в свою, с этой минуты переставшую быть прибежищем отшельника, спальню.
