Другие. Боевые сталкеры - [7]

— Вы кто, товарищи?

— Мы из милиции, — спокойно ответил майор.

— Это я из милиции, — возразил тучный чеченец. — Начальник райотдела Цой-Педе. Вы кто такие?

Стольников сказал, что они из московской милиции, и тут случилось то, чего он обоснованно опасался. Начальник сунул руку в карман и попросил документы. В это время в комнату вошла старушка в черном платке и поставила перед кавказцем стакан молока.

Стольникову пришлось изменить план.

— Документы в машине, на улице.

— Ну, пойдем, посмотрим, — согласился чеченец, разглядывая разведчиков. Стольников выглядел хотя и странно для пятьдесят девятого года, но все-таки это была привычная взгляду одежда. Большие подозрения вызывал в чеченце, бывшем разведчике Великой Отечественной, Жулин. Пятнистая форма, в какую обычно рядят диверсантов, высокие ботинки на шнуровке. Все очень было похоже на маскировочный костюм военнослужащего НАТО. Хотя милиционер и не понимал, зачем НАТО понадобилось забрасывать в советский тыл своего солдата в форме, которая мгновенно вызывает подозрение, гостям чеченец уже не доверял.

И правильно делал, поскольку первое, что сделал прапорщик, когда все трое вышли из дома, — развернулся, перехватил погруженную в карман руку чеченца, подсек его и уложил на крыльцо.

— Послушайте, мы понимаем, что все выглядит странно и нелепо, — заговорил Стольников, вынимая сигареты. — Тем не менее вам придется нам поверить. Скажите, пожалуйста, какой на дворе год?

Чеченец выкатил круглые от ужаса глаза и посмотрел на майора снизу вверх:

— Вы кто такие? Враги?

— Нет, — решительно возразил Стольников. — Как бы странно все это ни звучало сейчас и учитывая обстоятельства, в которых вы находитесь… Мы — друзья. Так какой нынче год?

— Вы что, идиоты? — вскипел чеченец. — Пятьдесят девятый, разумеется! Перепились, сволочи!.. Да я вас!..

— Ну что ты нас, что? — поморщился Жулин. — Короче, где ключи от тачки?

— Какой тачки?

— От машины!

— В кармане.

Стольников сунул руку ему в карман брюк и вместе с ключами выудил оттуда «наган».

— В общем, так. Ты не обижайся, но некоторое время тебе придется посидеть с козами. — И Стольников кивнул прапорщику.

Тот довел хозяина дома до загона, ввел внутрь и усадил рядом с яслями. Срезал веревку, привязанную к перегородке между отделениями, и привязал чеченца к яслям.

— Я вас расстреляю к чертовой матери!.. Вы что, не понимаете, с кем имеете дело?

— Понимаем. Поэтому не вырубаем. Просто закроем тебе рот, — по-отечески нежно возразил Жулин и затолкал в рот милиционеру кусок найденной в загоне тряпки. От той же веревки отрезал небольшой кусок и перевязал пленнику рот. — Ты посиди, дорогой.

— Ствол — вот он. — И Стольников, показав чеченцу «наган», уложил его в куриное гнездо. Вынул оттуда сырое яйцо, пробил о гвоздь дырочку и с удовольствием высосал. — Мы… советские люди. Мы — хорошие парни. Просто тебе нужно немного потерпеть. Иначе долго объяснять придется, старина. Пока.

Сев в машину, разведчики доехали до бойцов.

И теперь, осторожно переключившись со второй передачи на третью, Мамаев прислушался к работе двигателя. Кажется, машинка приработалась… И включил четвертую. Она пошла мощнее, выжимая из себя все, что можно выжать до того, как умный водитель переключится на последнюю, пятую. И Мамаев, доведя двигатель до критической точки, включил рычаг до упора вправо, а потом до упора вперед.

— До Ведено двести сорок километров, — подсчитывал Саша. — Около десятка съездов к населенным пунктам и два поста ГАИ. До Грозного мы не дотянем в любом случае. Быть того не может, чтобы люди на КПП, будучи предупрежденными, Ждана пропустили… — майор поискал глазами по консоли и потянулся к ней рукой. — Где-то он должен вильнуть хвостом. Обязательно должен.

Он включил радио.

Как много девушек хороших,

Как много ласковых имен…

— Утесов, — пробормотал Стольников, вытягивая ноги и закрывая глаза.

— Ты посмотри, — Айдаров кивнул на радио, — работает!

— А чего ему не работать? Это пятьдесят девятый год. Здесь все работает. И никакой бюрократии. Пенсии платят, и бутылка водки двадцать один рубль двадцать копеек…

— Всего?

— Это до хрущевской денежной реформы. А через два года бутылка будет стоить два рубля двенадцать копеек…

— Кажется, я хочу остаться здесь на пару лет.

— Как бы тебе здесь навсегда не остаться! — угрюмо бросил Баскаков.

У поворота с покореженным указателем «Войцеховка» Мамаев сбросил скорость и стал выискивать глазами свежий след торможения. Он видел такой у места расстрела гаишников полчаса назад. Машина тяжелая, скорость большая. Ждан торопится и теперь знает, что до Грозного его будут встречать не один раз. А потому тормозить будет резко и сворачивать так же в запале. Ему не до соображений о том, что после таких маневров остаются весьма четкие визуальные следы.

— Он обязательно свернет, — рассматривая дорогу, повторил вслух мысль Мамаева Стольников. — Только бы не проглядеть… Войцеховка — мимо. Обочина чистая, сразу после поворота — ровная пыль. «Победа» тут же оставила бы четкие следы. Но их нет, а между нами и Жданом нет ни одной машины.

Встречная появилась через десять минут — старенькая копия «Опеля Кадет»: «Москвич» цвета начинающей подгнивать на земле опавшей березовой листвы — желтый, грязный, со следами зубов ржи на каждом изгибе кузова.