Другая жизнь - [9]

Мать Кэрол ушла вместе с внучками, чтобы помочь Эллен выбрать подходящий к случаю наряд из ее обширного гардероба, а Лесли вернулся к себе в комнату, чтобы еще раз отполировать до блеска свои новые ботинки; вышли на улицу и двое мужчин — глотнуть свежего воздуха. Стоя на патио, они вместе наблюдали, как Кэрол срезает последние хризантемы, чтобы дети могли отнести цветы на кладбище.

Гофф начал рассказывать Натану, почему он продал свой обувной магазинчик в Олбани.

— Ко мне в лавку стали заглядывать цветные. Не мог же я дать им от ворот поворот! Это не в моем стиле. Но моим покупателям-христианам, которые ходили ко мне по двадцать — двадцать пять лет, это не понравилось. Так они мне и сказали, без обиняков: «Послушай, Гофф, я не собираюсь торчать здесь целую вечность и ждать, пока ты крутишься вокруг какого-нибудь ниггера и таскаешь ему по десять пар, покамест он не подберет себе обувку. И к тому же у меня нет охоты мерить обувь, которая ему не подошла». И вот, один за другим, меня бросили все мои клиенты, мои добрые друзья-христиане. Вот тогда-то у меня и случился первый сердечный приступ. Я продал свою лавку, решив, что худшее уже позади. Я был подавлен, и доктор велел мне выбираться из депрессии, ведь я сократил возможные убытки, но через полтора года, когда я уехал отдыхать в Бока[4], во время игры в гольф у меня случился второй приступ. Что бы там ни говорил мой врач, но второй приступ был еще тяжелее, чем первый. А теперь еще вот это. Кэрол всегда была нашей опорой. На нее столько всего навалилось, но она держится — она у нас твердая как скала. Вот так же она держалась, когда умер ее брат. Вы знаете, у Кэрол был брат-близнец, и мы потеряли его, когда он учился на втором курсе юридического колледжа. Сначала Юджин, в двадцать три, а теперь и Генри в тридцать девять…

А что я мог сделать? — внезапно произнес он, вынимая из кармана крохотный пластиковый флакончик с таблетками. — От стенокардии, — пояснил он. — Нитроглицерин. Я опять случайно сорвал крышечку, черт ее побери.

Перечисляя свои потери: утрату магазинчика, своего здоровья, сына, зятя, — он нервно шарил в карманах, звеня мелочью и ключами. Вывернув их наизнанку, он принялся выбирать крохотные таблетки из груды мелочи, что лежала на его ладони вместе с ключами и упаковкой лекарственного препарата «Ролейдс»[5]. Пока он засовывал таблетки обратно в пузырек, добрая половина пилюлек упала на каменные плиты пола. Цукерман бросился их подбирать, но каждый раз, когда мистер Гофф пытался пропихнуть таблетки обратно в горлышко склянки, он ронял еще несколько штук. Наконец, сдавшись, он протянул Натану две полные пригоршни барахла, и тот, извлекая таблетки по одной штуке из груды, аккуратно засунул все назад.

Они всё еще занимались этим делом, когда из сада вышла Кэрол, сообщив, что пора отправляться на кладбище. Чуть улыбаясь, она ласково глядела на отца, желая успокоить и утешить его. Та же операция, от которой Генри скончался в тридцать девять, ждала его в недалеком будущем, если стенокардия усилится.

— Ну как ты там? — спросила Кэрол.

— В полном порядке, деточка, — ответил тот и, пока она не видела, тайком сунул таблетку нитроглицерина под язык.

Раввин, крупный рыжеволосый мужчина с квадратным лицом, носивший очки в тяжелой черепаховой оправе, оказался приятным скромным человеком. Мягким, сладкозвучным голосом он объявил, что Рут сыграет небольшую скрипичную пьесу. «Сейчас дочь Генри и Кэрол, Рут, которой уже тринадцать лет, исполнит нам Largo из оперы Генделя „Ксеркс“, — сказал он. — Я беседовал с ней вчера вечером, и Рут рассказала мне, что говорил ее отец об этой музыке. Каждый раз, когда бы ему ни случалось услышать это произведение в исполнении дочери, Генри называл его самой утешительной мелодией на свете. Теперь она хочет сыграть этот отрывок для вас, в память о своем отце».

Стоя в центре перед алтарем, Рут положила подбородок на скрипку. Резко выпрямившись, она внимательно оглядела слушателей, что походило на вызов публике. Девочка подняла смычок, но перед началом исполнения она позволила себе бросить взгляд на гроб, и ее дяде Натану показалось на мгновение, что перед ним стоит женщина лет тридцати: он внезапно увидел выражение ее лица — выражение, с которым она не расстанется всю свою дальнейшую жизнь. Это была маска суровой взрослой женщины, под которой пряталось детское личико беспомощного ребенка, готового разразиться слезами.

Хотя некоторые звуки, извлеченные из скрипки, были не безупречны, произведение оказалось мелодичным, а исполнение — спокойным, с характерной замедленностью и торжественностью, и, когда Рут закончила играть, всем захотелось обернуться и увидеть в задних рядах серьезную физиономию отца юной скрипачки, пытающегося скрыть гордую улыбку.

Кэрол, поднявшись с места, обошла детей и встала в проходе. Ее единственной уступкой традиции была черная хлопковая юбка, однако кайма на подоле была расшита алым, оранжевым и зеленым орнаментом в стиле американских индейцев; она также надела светлую блузку цвета спелого лайма с оторочкой по широкому вырезу на горловине, из которого выпирали острые ключицы, что еще больше подчеркивало хрупкость ее тела. Ее шею обвивало коралловое ожерелье, которое Генри тайно купил ей в подарок, когда они были в Париже: она загляделась на украшение, выставленное в витрине магазина, но решила, что цена за изделие непомерно высока. Юбку он приобрел для нее на рыночной площади в Альбукерке