Другая жизнь и берег дальний - [26]

— А как вы сюда приехали, мистер Станиславский?

Или:

— Где ваш партнер с трудно-произносимой двойной фамилией?

Также прельщало Бориса преподавание балетных танцев. В некоторых отношениях преподавание балетных танцев было выгоднее преподавания метода Станиславского.

Но тщательно взвесив обе возможности, Борис принял решение в пользу Станиславского. Учителю балета необходим пианист. Без пианиста нельзя никого учить балетному искусству. Одного пианиста недостаточно: его необходимо усадить за рояль. Кроме того, балет нельзя преподавать только мальчикам и девочкам. Его надо преподавать и их матерям, а это уж целая возня.

Прежде, чем стать преподавателем метода Станиславского, Борис короткое время проработал в качестве кельнера в одном из русских ресторанов. Это было, действительно, весьма выгодное занятие. Кельнеры носили рубахи с вышитыми на них индокитайскими узорами, что на посетителей производило потрясающее впечатление.

Из того, что посетители говорили Борису, он не понимал ни одного слова, и это им тоже очень нравилось. Чем труднее американцам было сговариваться с кельнером в русском ресторане, тем в больший восторг они приходили от него и от ресторана. К сожалению, русских кельнеров в короткий срок стало в несколько сот раз больше, чем ресторанов.

Борис решил избрать более прочное и долговечное занятие.

— Чтобы мне не надо было больше заботиться о завтрашнем дне, — сказал он и стал преподавателем метода Станиславского.

Теперь Борис Шаповалов известный театральный режиссер.

Студенты

В последнее время студенты стали сильно шуметь в Соединенных Штатах. Да и не только в Соединенных Штатах; они шумят теперь во всех странах свободного мира.

Со страниц наших газет не сходят сообщения о студенческих митингах, маршах, демонстрациях.

Против чего только студенты не протестуют!

Против кого только они не демонстрируют!

Они демонстрируют против президента, против вице-президента, против министра обороны, против государственного секретаря и против всех других руководителей американского правительства. Каждый раз, когда кто-нибудь из этих лиц приглашается выступить в каком-либо университете, студенты устраивают демонстрацию и срывают выступление.

Студенты постоянно чем-то недовольны, постоянно что-то от кого-то требуют. Они недовольны администраторами и требуют для себя голоса в управлении университетами. Они недовольны Конгрессом и требуют, чтобы законодатели прислушивались к их советам. Они недовольны Белым Домом и требуют, чтобы президент преследовал только политику, одобренную ими, студентами.

По ту сторону железного занавеса студенты не шумят. Они ведут себя очень тихо и очень мирно. Им тоже хотелось бы устраивать демонстрации и заявлять протесты. Только слишком уж хорошо они там прибраны к рукам. Студенты Советского Союза молчат, не рыпаются, не орут во всю глотку: «Долой!» Они демонстрируют лишь тогда, когда их демонстрации нужны властям.

Нисколько не сомневаюсь в том, что советские студенты в глубине души завидуют студентам свободного мира.

Красным студентам тоже, ведь, хотелось бы размахнуться, показать себя, пройтись по городу, тормозя уличное движение, с крикливыми плакатами, вступить в драку с полицейскими, а потом завопить благим матом на весь мир: «Полицейские звери! Варвары! Кровопийцы!»

Но там, за железным занавесом, студенты себе такой буржуазной роскоши позволить не могут.

Что собой представляют современные советские студенты, я сказать не берусь. Если верить органам печати, которым надлежит отражать настроения и взгляды молодого поколения, советские студенты — народ в высшей степени неинтересный, скучный.

Зато современные американские студенты очень сильно напоминают русских студентов середины прошлого столетия.

Русские студенты шестидесятых годов девятнадцатого века как две капли воды похожи на американских студентов шестидесятых годов нашего двадцатого века.

Поразительное сходство!

Русские студенты середины прошлого столетия носили бороды, длинные шевелюры, умывались очень редко. При всяком удобном и неудобном случае они обрушивались на правительство, понося его на все лады. Они пели народные и революционные песни под аккомпанемент гитары. Они носились с какими-то писателями, которых не понимали, и постоянно декламировали стихи поэтов, которые так и не вошли в русскую литературу.

Современные американские студенты носят бороды и длинные шевелюры, редко моются, при всяком удобном и неудобном случае обрушиваются на вашингтонское правительство, поют народные и революционные песни под аккомпанемент гитары, поклоняются писателям, которых не понимают, и декламируют стихи поэтов, которых никто не вспомнит через пять лет.

Должен признать, — и не без гордости — что в этом отношении мы, русские, опередили американцев на целое столетие!

Мне не надо ехать в Калифорнию, или во Флориду, или в Охайо, чтобы ознакомиться с нравами и обычаями американских студентов. Это была бы напрасная трата денег и времени. Все, что мне надо знать о нынешних американских студентах, я могу найти у себя дома, на своих книжных полках, в произведениях русских писателей прошлого века — Достоевского, Тургенева, других. Может быть, заодно я также могу заглянуть в томик Леонида Андреева и перечитать его пьесы из студенческой жизни, вроде «Дни нашей жизни» и «Гаудеамус». Правда, пьесы Андреева о студентах были написаны в этом столетии. Но в России очень часто можно отнести то, что происходит в одном столетии к предыдущему.