Другая женщина - [15]

Растила Димку бабушка – от детского сада пришлось отказаться, потому что ребенок заболевал после первого же дня, проведенного среди бойкой поселковой малышни. Отца Димка раздражал: «И что за соплю мы выродили?! Разве это пацан?!» Он-то мечтал и в футбол погонять с сыном, и порыбачить, а подрастет – так и пивка вместе шлепнуть, а тут… Вообще-то Димка раздражал всех, кроме бабушки: сестрам казалось, что братишка вечно путается под ногами, а мать ворчала, что мальчик совсем зачитался: «Опять с книжкой! Пошел бы воздухом подышал, мяч погонял!» Впрочем, мать ворчала, что бы он ни делал.

Читать он начал лет в пять и совершенно не понимал, зачем нужно гонять мяч. Буквам его научила бабушка, которая сама не слишком хорошо владела грамотой. Читал он все подряд, что попадалось под руку: детские книжки, газеты и журналы, учебники и хрестоматии сестер. Библиотеки в поселке не было, только в школе, да еще в районе, но туда одного не отпускали – далеко, а взрослым всегда было некогда.

Но в один прекрасный день Димка открыл настоящую книжную сокровищницу. Бабушка подрабатывала в доме отдыха «Залесье» – прибиралась, мыла посуду, а когда случался аврал, даже помогала на кухне. Димку она брала с собой. Сначала он цеплялся за ее подол, а потом осмелел и стал бродить по парку – тут-то, в одной из аллей, он и наткнулся на Художницу. Она сидела на низеньком стульчике перед какой-то странной штукой (потом он узнал, что это мольберт) – и тоненькой кисточкой рисовала пруд с ряской и кувшинками, виднеющийся в просвете между старинными липами. Димка посмотрел на картинку, на пруд – похоже. Но пруд на картинке казался немножко другим, как будто… волшебным! И солнечные блики, и нежно-зеленая ряска, и белые чашечки кувшинок, и темные стволы старых лип словно пришли прямиком из сказки про Ивана-царевича и Серого Волка, которую Димка недавно читал бабушке, пока та чистила картошку к обеду.

– Как красиво, – прошептал он, но Художница услышала и обернулась:

– Откуда ты взялся, малыш?

– Оттуда! – Димка махнул рукой в сторону дома. – Я с бабушкой пришел. Она посуду моет на кухне. Можно я посмотрю, как ты рисуешь?

– Посмотри.

Закончив этюд, Художница собрала вещи – время подошло к обеду. Она погладила Димку по голове и даже позволила понести матерчатый складной стульчик, сказав:

– Будешь моим пажом, хочешь?

Димка не знал, кто такой паж. Художница объяснила, что в давние времена у каждой дамы обязательно был юный паж, который держал веер, приносил цветы, подавал даме руку и отворял перед ней дверь.

– И носил складной стульчик, да?

Художница рассмеялась:

– Да!

Она была высокая, худощавая, с улыбчивыми светлыми глазами и длинной темной косой, перевязанной кожаным ремешком с желтыми висюльками. «Это янтарь», – сказала она. Про янтарь Димка знал – в одном из старых номеров журнала «Наука и жизнь», который он, честно говоря, подобрал на помойке, он прочел про Янтарную комнату. Димка теперь сразу бежал разыскивать свою новую подругу, которую про себя называл Прекрасной Дамой. На самом деле ее звали Наташей. Димка ходил за Наташей хвостиком, с замиранием сердца следил, как на белом грунтованном холсте с помощью волшебной Наташиной кисточки постепенно оживает аллея старинного парка или ветка цветущего шиповника. Каждый день он удивлялся ее нарядам – в поселке никто так не одевался: работала Наташа обычно в брюках и старой мужской рубашке с разноцветными пятнами краски, но к обеду переодевалась в длинную цыганскую юбку или платье, тоже затейливое. Димка заглядывался то на серебряные браслеты, звенящие на ее тонкой руке, то на такие же звонкие серьги или необычное ожерелье, где янтарные бусины чередовались с деревянными, а Наташа, заметив Димкин восторженный взгляд, улыбалась и гладила его по голове.

Наташа вдруг захотела писать Димкин портрет – он страшно возгордился, хотя сидеть неподвижно оказалось тяжко, но зато можно было болтать о чем угодно, и обычно молчаливый мальчик разговорился и засыпал Наташу вопросами, на которые у нее, как ни странно, находились ответы.

– А я совсем не умею рисовать! – говорил Димка, глядя на Наташу широко распахнутыми серыми глазами. – А ты долго училась? А в школе меня будут учить рисовать?

– Дим, не качай ногой, пожалуйста! В школе есть рисование, да. А я училась в художественной школе, потом в Суриковском институте. Был такой художник – Суриков.

– А я знаю! Он боярыню Морозову нарисовал! Я видел картинку в журнале и запомнил! Она такая страшная, на санях едет и рукой грозит. Как Баба-яга. А еще краска есть – сурик. У него поэтому такая фамилия, да? Потому что художник?

– Даже не знаю…

– А я смогу научиться рисовать, как ты?

– Сможешь, я надеюсь. Но не так, как я.

– А почему?!

– Потому что будешь рисовать так, как только ты можешь. Потому что у каждого человека свой талант, свой дар, понимаешь? Кто-то рисует, кто-то поет…

– А я не умею петь… Я вообще-то ничего не умею.

– Как? Совсем ничего? Этого не может быть! У тебя обязательно есть какой-то дар, я уверена. Со временем он проявится. Из каждого гадкого утенка непременно получается прекрасный лебедь. Ты знаешь сказку Андерсена? Мама тебе не читала?