Другая судьба - [13]

Он поднялся на перрон, сел на свой мешок и стал ждать.

Пассажиры, пассажирки, носильщики, контролеры, начальник вокзала, продавцы сосисок, служащие – все кружили вокруг него. Он был центром. Мир вращался. Он был осью. Он один мыслил о важном, он один занимал свой мозг заботами, касавшимися всего человечества: он думал о своем полотне, самом большом полотне на свете, которое он напишет и которое прославит его имя.

– Вы не могли бы мне помочь, молодой человек?

Гитлер помедлил, пытаясь сосредоточиться на реальности, и наконец повернулся к старой даме.

– Я не могу нести чемоданы, они слишком тяжелые. Будьте так любезны, помогите мне.

Гитлер не мог опомниться: стоявшее перед ним существо в шляпке с вуалькой, в перчатках, сильно надушенное туберозой, посмело нарушить его возвышенные размышления. Какая дерзость! Или, вернее, какое неразумие!

– Вы не могли бы мне помочь? Вы с виду такой славный.

Ну вот, приехали, подумал Гитлер. Она приняла меня за бедного восемнадцатилетнего парня, который ждет поезда. Ей невдомек, что она обращается к гению.

Гитлер улыбнулся, и в этой улыбке была вся снисходительность божества, спустившегося к простым смертным, чтобы сказать им с усталой грустью: «Нет, я не сержусь за то, что вы такие, какие есть, я вас прощаю».

Он взвалил свой мешок на спину, поднял два чемодана и пошел за старой венгеркой, рассыпавшейся в благодарностях.

Сев в коляску, она взяла Гитлера за руку, энергично ее встряхнула и скомандовала кучеру: «Трогай».

Гитлер раскрыл ладонь: женщина вложила в нее банкноту.

Моя звезда! – подумал он. Моя счастливая звезда снова себя проявила. Именно она, моя звезда, всю ночь вела меня к этому вокзалу, она побудила эту иностранку заговорить со мной и сунуть мне в руку деньги. Спасибо, мама. Спасибо.

Недаром давеча, на перроне, сидя на своем мешке, он по-прежнему ощущал себя центром мироздания. Ему не пригрезилось.

Он вернулся на вокзал, следуя указаниям судьбы, и весь день помогал пассажирам нести багаж. Одинокие женщины, выходившие из вагонов первого класса, опасались носильщиков-турок, слишком шумных, смуглых и бесцеремонных, зато охотно принимали помощь бледного молодого человека – он, верно, солдат в увольнении – и, расставаясь, выказывали больше щедрости, чем проявили бы к профессионалу. Ни одна, конечно, не сравнилась с венгеркой, но именно поэтому судьба сделала ее проводником своей воли.

Под вечер, выходя с вокзала с кругленькой суммой в кармане, Гитлер увидел объявление «Сдаются комнаты» в доме номер 22 по улице Фельбер. Он вошел, положил на стол деньги. Его провели в комнату под номером 16.

Он лег на кровать, скрестил руки на груди, прошептал: «Спасибо, мама» – и провалился в сон.

* * *

По пути через город на вторую встречу с доктором Фрейдом Адольфу Г. не повезло: в трамвае он был так погружен в свои мысли, что проехал пересадку и был вынужден вернуться назад.

– Я знал, что вы опоздаете, – только и сказал Фрейд, открыв дверь, чем положил конец извинениям, которые мямлил молодой человек.

Адольф не стал пускаться в объяснения, радуясь, что обошлось без упреков. Он лег на диван.

Фрейд посмотрел на часы и сел:

– Что вы хотите рассказать мне сегодня?

Адольф и рад был бы поделиться мыслями с врачом, но собственная голова казалась ему огромным пустым домом – без мебели, без картин, с белоснежными голыми стенами. Он бродил по нему и не мог ни за что зацепиться.

Несколько раз он хотел начать фразу, но, издав два-три невнятных звука, останавливался, не в состоянии продолжать и даже немного пугаясь этого.

Доктор Фрейд терпеливо ждал и, казалось, ничуть не удивлялся его молчанию.

После бесконечно долгой неловкой паузы Адольф повернулся к нему, посмотрел прямо в глаза и отчетливо проговорил:

– Мне очень жаль.

– Ничего страшного. Это я тоже предвидел.

Адольф начал понимать игру Фрейда: доктор якобы все предугадывал – случайность, забывчивость, опоздание, молчание, – но задним числом. Легко! Опровергнуть невозможно, если ты еще и наивен, пожалуй, даже восхитишься такой проницательностью. Куда как просто строить из себя всезнайку.

– В следующий раз предупредите меня заранее, доктор. Чтобы я мог проверить ваши предсказания.

– Идет. я предвижу, что к концу сегодняшнего сеанса вы меня возненавидите.

Ну, это и я мог бы предвидеть. Мы встречаемся второй раз, а он уже изрядно меня достал.

Тут Адольф Г. понял, что невольно признал его правоту, и заставил себя смягчиться.

– Как будем действовать дальше, доктор?

– Вы можете рассказать мне сон?

– Я ведь вам уже говорил, что не вижу снов!

Адольф сжал кулаки, но тут же урезонил себя. Не нервничать, не признавать его правоту, только не признавать его правоту.

– С каких пор вы перестали видеть сны?

– Почем мне знать! – взвизгнул Адольф.

– Нет, вы знаете.

Конечно, Адольф знает, но о том, чтобы признаться этому кретину-инквизитору, не может быть и речи. Он не видит снов с тех пор, как умер его отец. Ну и что? И главное – какой резон признаваться в этом незнакомцу?

Фрейд наклонился к пациенту и медленно произнес:

– Вы не видите снов, вернее, вы их не помните с тех пор, как вам сообщили о смерти отца.