Другая Сторона - [25]

– Справишься дальше сама? – он дошел до стойки регистрации, где мы должны были расстаться. До Москвы предстояло добираться одной: Филипп вылетел двумя днями раньше и должен был встретить меня в столице, чтобы дальше уже двигаться вместе.

– Есть варианты? Пашка, езжай домой. Если поторопишься, успеешь встретить свою принцессу из школы, – я рассчитывала отвлечь его мыслями о любимой девочке, но он не улыбнулся, как делал всегда при упоминании о ней.

– Не наделай глупостей, малыш.

– О чем ты говоришь? Это рабочая поездка.

Лишь хмыкнул в ответ:

– Конечно. Рабочая, только без свидетелей и посторонних. И Кирман – мужчина, который неровно к тебе дышит, а ты – влюбленная по уши девчонка. Умная и красивая. Я бы не устоял на его месте.

О неровном дыхании Филиппа я могла бы поспорить, но времени на это уже не оставалось.

– Хорошо, что каждый из нас на своих местах, – я обняла друга, в очередной раз радуясь тому, как легко с ним говорить обо всем. – Паш, все будет хорошо.

Он кивнул, скрывая в улыбке затаенную в глазах грусть, и легонько подтолкнул меня в сторону выхода на посадку. Я обернулась уже у самых дверей, встречаясь с ним взглядом, еще не догадываясь, что уже совсем скоро все будет иным: и наша с ним дружба, и даже сама жизнь.

В Шереметьево мне пришлось оказаться впервые, и размеры аэропорта потрясли. Я ощутила себя букашкой среди огромной толпы, и несколько минут не решалась сдвинуться с места, опомнившись, лишь когда теплая, твердая ладонь сжала мои пальцы.

– Давайте выберемся из этого муравейника. До регистрации нашего рейса еще больше часа, успеем выпить кофе.

Филипп всего лишь коснулся моей руки, а показалось – укутал объятьями. Укрыл от посторонних. И мне сразу стало спокойно. Больше не было ни страха заблудиться, ни потерянности в новом незнакомом месте, где никак не удавалось сориентироваться. И даже тревога перед предстоящей поездкой и общением на нелюбимом мною немецком языке уже не причиняли дискомфорта, словно своим прикосновением мужчина смел все негативное, что терзало меня. Отвлек. Я уже потом, в самолете, поняла, что он сделал это умышленно, хотя цели, которые преследовал, пока оставались загадкой.

Первая встреча произошла почти сразу после прилета, едва я успела привести себя в порядок в отеле. Времени переживать или раздумывать о чем-то попросту не было, а к концу дня устала так, что уснула, едва голова коснулась подушки.

А во время завтрака Филипп неожиданно сообщил, что планы изменились и вместо общения с партнерами мы поедем… в музей.

Я рассмеялась, вспомнив это определение, когда оказались в нужном месте. Музей ассоциировался в моем сознании с чем-то иным: полупустынными залами, уставленными многочисленными экспонатами, скрипучими полами и не слишком любезной старушкой, пристально следящей за порядком. Именно к такому я привыкла в родном городе. Но дворец, куда привез меня Кирман, поражал роскошью и неописуемой красотой, в буквальном смысле слова вынуждая застывать в немом оцепенении от увиденного. Я только слышала название прежде, но не могла представить, что знаменитый Нимфенбург так красив, несмотря даже на мрачность сизой, бесснежной немецкой зимы.

Казалось, что время остановилось, настолько удивительным выглядело все, что окружало нас здесь. Я словно вновь превратилась в маленькую девочку, озирающуюся вокруг разве что не с раскрытым от восторга ртом. И хотя с трудом представляла, что делаю в этом потрясающем дворце вместе со своим начальником, не могла не наслаждаться ситуацией, особенно когда оказалась в знаменитой Галерее красавиц.

Никогда не испытывала к живописи какого-то особенного трепета. Сама совсем не умела рисовать, а с творениями известных художников была знакома лишь в рамках учебной программы. Вот так – вживую, близко, на расстоянии лишь нескольких шагов не видела подобного.

А картины впечатляли настолько, что и мне, не имеющей к искусству никакого отношения, не требовались пояснения для оценки шедевров. Видя выверенное движение кисти, запечатленное на холсте, хрупкую красоту, ожившую в полотнах художника, я словно забыла о времени, всматриваясь в лица, над которыми было не властно время: прекрасные, юные, впечатляющие не внешним лоском, но щедростью судьбы, подарившей им такую неповторимую внешность. Каждой. Эти мысли настолько завладели мной, что я почти полностью прослушала рассказ аудиогида. А решив воспроизвести все по новой, неожиданно наткнулась на внимательный взгляд Кирмана.

Он смотрел не на картины и не на убранство дворца – на меня – пристально и задумчиво, а от тронувшей губы легкой улыбки я ощутила озноб.

– Что-то случилось?

Филипп покачал головой.

– Нет. Нравится? – кивнул в сторону портретов, не глядя на них.

– Очень. Они потрясающие. Такие красивые… – я снова обернулась туда, где со стены за нами наблюдали более тридцати девушек. Но их взгляды не могли затмить одного, обращенного ко мне.

– Действительно, потрясающая, – его улыбка стала шире, а мое смятение усилилось. Мужчина произнес одними губами, и я скорее прочитала, чем расслышала: – Ты.

Щекам стало горячо, а ладони вспотели. Возьми он меня сейчас за руку – я бы умерла от стыда.