Другая музыка - [4]

Однако на 60-е годы можно взглянуть и с другой стороны.

Они остались в американской истории еще и временем стремительного роста .преступности, насилия, наркомании. Многим они запомнятся — по личному, пережитому опыту — как годы, когда распадались семьи и рушились этические нормы. Когда подростки убегали из дома и пополняли тысячные толпы «цветочных детей» — оборванных и жалких юных бунтарей, объединявшихся в коммуны хиппи и тщетно искавших себе место под неоновыми сводами огромного универсама, именуемого «потребительским обществом». Когда ночную тишину взрывал грохот мотоциклов, на которых неведомо куда неслись затянутые в кожу «ангелы ада» — банды, формировавшиеся из заурядных обывателей, днем исправно заполнявших конторские гроссбухи, а после работы спешивших на зловещий маскарад, чтобы узнать острый вкус ненаказуемого насилия и безоглядной «свободы». Когда нравы в школах стали напоминать нравы воровского предместья. Когда в больших городах с наступлением темноты опасно было выходить на улицу. Когда воздух казался пропитанным ненавистью и безнадежностью. Ненавистью от безнадежности.

В 1973 году профессор-социолог Гарвардского университета Дж. Уилсон и член правительственной комиссии по борьбе с наркоманией Р. Дюпон опубликовали цифры, над которыми нельзя не задуматься. На каждые 100 тысяч американцев — почти 7 убийц; это «рекорд» послевоенного периода. На каждые 100 тысяч — 131 грабитель; десять лет назад было вдвое меньше. 5000 зарегистрированных наркоманов в одной Атланте; в 1963 году было 500. В Нью-Йорке — 1200 смертей от злоупотребления наркотиками ежегодно.

И общий вывод: «60-е годы начинались в атмосфере удовлетворенности положением дел в стране и уверенности в благоприятных перспективах... Конец десятилетия ознаменовался горьким разочарованием и ощущением безвыходности и неразрешимости как внутренних, так и внешних проблем».

«Бунтующие шестидесятые». «Больные шестидесятые». Существует ли здесь связь? Существует, и даже прямая. Во всяком случае, сами идеологи «новой левой» понимают, что это вещи взаимозависимые. И что неспособность движения приостановить (скажем пока так) явно болезненные процессы в общественной жизни — свидетельство тупика, в котором оказалось само движение.

Приходится быть самокритичным. За последние полтора года вышло несколько книг бывших лидеров «новой левой», которые пытаются разобраться в том, что же произошло. Определить, в чем сегодня заключается ответственность интеллигента. В какой форме она должна быть практически выражена.

Самая интересная из них, пожалуй, — книга Н. Хомского. Она называется «Причины, по каким необходимо государство». Это сборник написанных уже в новом десятилетии статей на самые разные темы: о процессе над Эллсбергом и Руссо, об университетах, о социальной психологии и т. д. Объединяет статьи довольно отчетливо просматривающаяся во всех них общественная позиция. Она-то больше всего и примечательна. Но прежде несколько слов о самом авторе.

Хомский — по-своему законченный тип американского интеллигента 60-х годов. Он всемирно известный лингвист, один из создателей учения о «порождающей грамматике». Он принимал самое активное участие в антивоенной кампании. Хомский не ограничивался моральным осуждением войны, считая себя обязанным разобраться з идеологической и политической подоплеке «американской агрессивности, которая остается агрессивностью, сколь бы благочестивой риторикой ее ни прикрывали».

Долг интеллигента, согласно Хомскому, в том, чтобы трезво анализировать причины и следствия событий, не увлекаясь «эмоциональной, точнее — истерической, критикой» и не переоценивая значения манифестаций и маршей протеста: ведь, по сути, они бесплодны. Тем не менее, когда 21 октября 1967 года колонны противников войны направились к Пентагону, чтобы нанести по нему, как выразился скептически настроенный Норман Мейлер, еще один «символический удар», Хомский был среди демонстрантов. Он участвовал в стычке с полицией, переросшей в настоящее побоище, и вместе с Мейлером, Полом Гудмэном, поэтом Робертом Лоуэллом, критиком Дуайтом Макдональдом и многими другими оказался в тюрьме.

На протяжении 60-х университетский кабинет Хомского нередко пустовал; его хозяина чаще можно было встретить на конференциях и семинарах, устраиваемых «новой левой». И с трибуны, и в печати Хомский утверждал, что не следует пренебрегать марксистскими методами социального анализа, вместе с тем считая неприемлемой выработанную марксизмом программу переустройства мира. Он объявил себя сторонником социализма, но такого, при котором не будет никаких ограничений свободной воли каждого, — «либертарного социализма», своего рода апофеоза анархистской мечты.

Фигура, как видим, достаточно сложная. Хомскому чужд дух той карнавальной несерьезности, без которого обходилось лишь редкое выступление «новых левых» и который приводил в такую растерянность Джеймса Кьюнена. Но взгляды Хомского полностью соответствуют программе «новых левых». Какие же уроки он извлек из ее очевидного поражения?

Он старается найти причины. Их, как ему кажется, две. Во-первых, интеллигенты, на которых опиралась «новая левая», слишком часто отступались от своего призвания, превратно толковали принцип ответственности. Их назначение — оставаться «привилегированным меньшинством... искать истину, скрытую под нагромождениями лжи и иллюзий, под напластованиями идеологии и классовых интересов». Их идеология в том, чтобы быть вне идеологии. Парадокс? По Хомскому — ничуть. Интеллигенты — это всегда духовная оппозиция авторитарной, антидемократической «системе» («классовым интересам», «идеологии», отбрасываемой во имя «чистого» знания). Многие об этом позабыли. Из тактических соображений пошли на компромисс с «системой», стали сотрудничать с ней. Надеялись, проникнув в «систему», усовершенствовать ее и не заметили, что не они ее изменяли, а, наоборот, она изменяла их. Принципы гражданского неповиновения обменяли на сомнительные посулы «общих усилий», и движение оказалось подорванным изнутри.