Другая машинистка - [17]

А всех, конечно же, так и тянуло с ней поговорить. Если же не удавалось поговорить с ней, довольствовались разговорами о ней. Сплетня возникла однажды во время обеда, когда мы толпой окружили тележку перед участком, взяли русские пироги, завернутые в газету, бумажные стаканчики с водянистым кофе и завели разговор – и никак уже не могли из него выйти, день изо дня так и ходили по кругу.

– Я слыхал, она ездила с парнем в Калифорнию, он ей показал удар правой, как у Джека Делейни.[6] Она обобрала его и удрала.

– Я слыхала, она снималась раз в кино. Плясала на столе вместе с Кларой Боу.[7]

– Уилл Хейс[8] вонзил свои когти и добился запрета. Дескать, для публичного показа чересчур пикантно. Недостаточно пристойно, понимаете?

– Как удобно.

– На что это ты намекаешь?

– Ничего, просто говорю: поверю, когда картину увижу.

– А я говорю: чего слыхал, то и слыхал.

– Не всему верь, что слыхал. По мне, она шикарная девчонка.

– Соглашусь. Шик у нее есть.

– Ну не знаю, а мне говорили, ее парень – гангстер. Ага, и вот откуда у нее эти блестяшки – от пахана. Банда ее внедрила в полицию, обычное дело.

– Легче! – восклицал обычно какой-нибудь доброжелатель, взявший на себя роль Голоса Разума. – Это не забава – вы по неосторожности запятнаете репутацию девушки.

– Я ж не утверждаю, что это по правде. Говорю, что слыхал.

Так оно почти всегда и шло. Включалась пластинка, и разговор гудел неумолчным хором на заднем плане и никак не желал – не мог – уняться. Кто пустил слухи, так и не выяснилось, зато все беззастенчиво их пересказывали. Видимо, большинству из нас в участке поднадоели пьяницы, насильники и бутлегеры. Одалия сделалась единственным источником развлечения, и сочинители сплетен (в основном Грейбен, Мари и Харли) дали волю романтическому воображению и превратили Одалию в героиню последних газетных сенсаций. Клара Боу, Уильям Хейс – все это было чересчур недавно. Тут как с отцовством младшенького отпрыска Дотти – хронологические нестыковки подрывали доверие к подобным гипотезам.

Даже если Одалия догадывалась о бурливших вокруг сплетнях, виду она не подавала. Включала и выключала свое обаяние, словно электрический ток, и на силе заряда слухи никак не отражались. Но при неисчерпаемом запасе шарма, который у нее всегда имелся наготове, как ни странно, Одалия вовсе не была открытой книгой и ни с кем по-настоящему не сближалась. Во всяком случае, на тот момент из моих наблюдений напрашивался такой вывод.

Всякий раз, кладя на стол Одалии отчеты за неделю, которые следовало перепечатать, Мари пыталась завязать разговор. Одалия отвечала вежливо, однако без лишних подробностей, и сама вопросов не задавала, что, кажется, изрядно обижало Мари. Но я, будучи и сама сдержанной и щепетильной в выборе друзей, пожалуй, втайне одобряла такую линию. Вернее, одобряла, пока Одалия не обнаружила полное отсутствие ума и вкуса, пригласив пообедать Айрис. Выбери она в первые подруги Мари, разочаровала бы меня еще больше, – но Айрис! Айрис – заячья губа, застегнутая на все пуговицы, бесцветная Айрис. Знаю, я кажусь чудовищно заурядной внешне, Айрис же – из тех людей, кто чудовищно зауряден внутри. Мне она как-то заявила: «Увлечения – это для детей» – и себе никаких интересов не позволяла. Ни интересов, ни пристрастий, ни даже настоящего чтения – насколько мне известно, читает она только газету, и то зануднейшим способом: изучает все подряд, с первой полосы до последней, не пропуская ничего, даже некрологи и объявления. А когда закончит, прокомментирует только одно – погоду. Разумеется, у меня нет никакого права судить, но даже я вижу, какая она никакая.

Лично я сплетнями не увлекаюсь и вовсе не одобряю склонность Мари всюду сунуть нос и всех обсудить, но я решительно не выношу людей, которые норовят пристыдить тебя только за то, что ты интересуешься чужой жизнью. В конце концов, любопытство присуще человеку от природы, и отрицать это способен только ханжа. Вот Айрис как раз такая ханжа и есть. Однажды, когда я заметила, что сержант уже неделю приходит на работу без коробки с обедом, и подумала вслух, уж не ссора ли назрела между ним и его супругой, Айрис тут же чирикнула: «Право, Роуз, это неуместно. Лучше не лезь не в свое дело, а то про тебя и сержанта что подумают. Неужели на курсах стенографисток тебе не привили должный профессионализм…» Не любя сплетни, еще сильнее я ненавижу людей, которые прикидываются, будто они выше этого и вправе свысока взирать на всех прочих.

Когда Одалия и Айрис вернулись с обеда, я обменялась с ними любезными и формальными репликами и вновь сосредоточила внимание на рапорте, который печатала в тот момент. Разумеется, я сказала себе, что нисколько не огорчена их сближением, но что-то меня все же глодало. Я нервничала, я была раздражена. Может, выпила чересчур много кофе: пальцы дрожали и не попадали по клавишам, я случайно сделала несколько опечаток, выдернула из каретки и выбросила страницу, вставила новый лист и тут же впопыхах набила кучу точно таких же ошибок. Почувствовала, как закипаю от злости, и предпочла вовремя сдаться. Надела перчатки, достала из стола контрабандную сигарету и сунула в длинный раструб левой перчатки. Оказывается, перчатки словно созданы для укрывательства краденых сигарет. Никто и головы не поднял, когда я, коротко извинившись, вышла.