Другая любовь - [11]

– Подполковнику, – поправила моряков Ольга-Оленька, пробиваясь сквозь густо сбившуюся толпу, бурно обсуждавшую «предстоящую свадьбу».

– Правильно – полковника, – согласились с ушедшей уже Олей моряки. Отправил ли я Ольге ответный воздушный поцелуй? Не помню. Чувство ответственности заснуло раньше меня. И я не запомнил, чем этот день закончился.

Я отключился, когда солнце только вставало, а очнулся глубокой ночью. И вспомнив об игре суток с временными поясами, подумал, что в Москве еще вечер. Зорька… да (!), что она сейчас может делать? Попробовал представить: расстилает постель, укладывается спать…

… Она это делает медленно, предвкушая… нет, скорее всего – она безоглядно бросается в кровать или на тахту и сразу тонет в сновидениях.

… В моем воображении смешались все ее рисунки, письма и я стал создавать что-то среднее в ее облике, манере поведения… составил кроки ее маршрута. Сейчас она должна перелистать тетрадь с прошлонедельными лекциями, чтобы подготовиться к семинару и… К какому семинару? Она же из института Боеприпасов, где обучалась по путевке завода, перевелась на заочное отделение в Индустриальный институт. И пошла работать – преподает в школе, в начальных классах – рисование (Зорька перед войной окончила художественную школу). Так что ей теперь нужно собирать… вазочки, коробочки, книжки с яркими обложками, для постановки натюрмортов…

… Мама болеет, отец погиб – приходится прирабатывать, кормить «маленькую, но семью», как сказал поэт. Наш любимый с ней – Маяковский. Ничего. Приеду – попробуем что-нибудь придумать…

В это время меня отвлек разговор неспящих пассажиров. Я прислушался и понял, что они говорят обо мне, о моей предстоящей встрече с незнакомкой. Показалось, что беседуют пожилые люди, потому что они сравнивают мой предстоящий «наскок» с прежними обстоятельными помолвками, подготовкой свадеб с помощью посредников, свах…

– Д-а-а, но ты-то, так же женился – на севере?.. – заметил один из собеседников. Другой засмеялся и весело согласился:

– Еще хлеще! Понаехали и парни, и девчата – и ну разбираться по парам!..

– Так ты хоть видел, что берешь, даже мог пощупать!..

Я невольно рассмеялся, правда, тихо, чтобы не спугнуть собеседников, и представил себе, как я обхожу Зорьку вокруг. Разглядываю ее со всех сторон… щупаю… да я, не глядя, подхвачу ее на руки и умчу в свою жизнь! И если бы я в тот момент хоть на один шаг мог бежать быстрее поезда, то уже помчался бы!

Тут мне напомнила о себе естественная нужда. Я вскочил и направился, было к ближнему от нашего лежбища туалету. Но меня заставила остановиться бодрствующая вместе с мужчинами женщина, которая только-только заканчивала очень важную фразу:

– Что вы дурью мучаетесь? Он вам пудрит мозги, а вы серьезно думаете! Посмотрите на него! Такой – и возьмет не глядя? Да он сто раз взвесит!.. – Мое неожиданное появление заставило женщину испуганно съежиться. Она побоялась, наверно, что я «накажу» ее за подобную догадку, и даже тихо вскрикнула: – «Ой, простите…» – Я тоже попросил прощения, и показал рукой на ближний тамбур, куда устремился. Но женщина еще раз, но не так испуганно, попросила прощения: «Ой, простите – там не работает. Надо туда.» И она указала рукой в противоположную, дальнюю сторону вагона, добавив нежно: – «Бедненький…» Я себя тоже пожалел. Но выхода у меня другого не было – пришлось настойчиво продираться к цели. Не теряя надежды, что в глухую ночь там все-таки не будет очереди…

… Но очередь была. Правда, небольшая. И в ней стояла… – «Ольга? И вам не спится?»

– Я не «Ольга», а «Светлана», и я не стою в очереди, и не надо мне «выкать». Мы ведь давно перешли на «ты». Да мы всегда были на «ты». Разве вы… ты – не понял?..

… И она с какой-то неожиданной и непонятной страстностью обрушила на меня лавину упреков, похожую на камнепад. Да такой, что через минуту мой огород сплошь был усеян булыжниками. Но это почему-то меня не удивило, не обидело, не заставило почувствовать себя в чем-то виноватым. Да и в чем эта «Ольга» или «Светлана», или… (да она могла назвать себя как угодно!) в чем она меня обвиняла!?..

В мужской широте, доброте, внимательности, чуткости, умении по-настоящему любить…

… Я с любопытством разглядывал ее отражение в темном вагонном окне (следил за ее мимикой, жестами) и неожиданно для самого себя обнаружил, что говорившая была уже одета. В пальто. В шапке. Белых бурках. И коленкой прижимала чемодан к станке тамбура, чтоб не упал. Значит, она сходит?!.. Но самое удивительное: в этом наряде «Ольга-Света» была очень похожа на Зорьку. Вернее на Зорькин автопортрет, в одном из последних ее писем… та же меховая оторочка на круглой шапочке с помпоном, меховой воротник, обвивший шею. Сияющие широко открытые глаза. Радостная улыбка, приветствующая парящие в воздухе снежинки! Правда, эти глаза и улыбку я мысленно приклеил «Ольге-Свете», но не насильно – у нее были такие же глаза и улыбка, когда она представлялась днем. А сейчас она недобро смотрела в темное окно и цедила слова сквозь стиснутые зубы. И тогда – утром, двигаясь, она казалась круглее, ниже. В то время, помню, мне она тоже показалась похожей на мое представление о Зорьке…