Другая дверь - [22]

А ещё – надежда на то, что удастся вписаться в ту эпоху…

И страх попасться с чем-то несуразным первому же полицейскому и провести остаток дней хорошо, если в немецкой тюрьме, а ведь можно оказаться и на русской каторге?

А к тому же надежда на то, что вдруг машина Федерико работает не день в день и тогда может случиться, что Володя с Маринкой и детьми еще в Берлине (молчаливо предполагалось, что место прибытия при перемещении во времени не меняется). И можно дойти до «Клаузевиц» и упасть к ним на хвост – они-то уже две недели в той эпохе, уже прижились как-то, а он – новичок…

И страх, что в тот момент, когда он попадет в прошлое, именно в этой комнате будет, хорошо, если обед простой бюргерской семьи, и семья, прежде чем завизжать и начать кидаться тяжёлыми предметами, в изумлении уставится на незваного гостя. А что если пьяная драка трое на трое? Почему бы шестерым пьяным немцам не объединиться, чтобы прирезать или просто прибить трезвого и непрошеного русского?

Такие антитезы можно было бы ещё приводить и приводить, но автор надеется, что и так уже понятно, почему и с этой стороны нашему герою было не сладко. Попробуй, поживи, когда то, что тебя сильнейшим образом тянет и манит, одновременно тебя же и пугает до судорог…

В общем – вода в раковине и душе не мокрая и не той температуры, завтрак невкусный, кофе жидкий и не бодрит, идти до Тиргартена далеко, а ехать на машине глупо, и ничего купить сегодня не удастся, это и так понятно.

И придется двигать в прошлое неподготовленным…

И хотя сам Тиргартен его порадовал, несмотря на почти зиму, продавцов было множество, а Прохоров боялся, что по холодной (по местным понятиям) погоде никто не придет, все же настроение не улучшилось.

Бесконечные ряды с советским и гедеэровским фарфором, значками, целым и битым стеклом, дурацкими картинками, никому уже не нужными компакт-дисками, старыми бумагами, и даже мебелью тянулись так далеко, что Славе вчерашняя перспектива оказаться к обеду без сил начала казаться не только реальной, но и единственно возможной.

В бумажном ряду его ждало очередное разочарование. Единственный русский паспорт, который удалось найти, был нужного года, и на мужчину, и даже время выдачи подходило. Вот только возраст в нем был указан – восемьдесят шесть лет, на что сам Прохоров никак не тянул. Да и рост владельца никак не подходил – десять с половиной вершков это, как помнил наш герой, значило два аршина плюс эти самые десять с половиной, те, на сегодняшний день примерно метр девяносто. Слава с его метром семьюдесятью тремя явно в эти аршины и вершки не вписывался.

Повертев в руках бумаги, наш герой задумался.

Если он больше ничего не найдёт, то может купить и этот? Возраст был написан цифрами, но какой немец поймёт, что именно обозначают эти восьмерка и шестерка? Ведь годы были указаны именно так, а не датой рождения… А рост в аршинах и вершках местный полицейский в привычные сантиметры вообще никогда не переведёт.

В конце концов, пять евро – не деньги…

И Прохоров, скрепя сердце и скрипя зубами от собственной невезучести, купил русский паспорт. А заодно и немецкий, на имя какого-то Иоахима, фамилию он так и не разобрал…

Он двинулся дальше, намереваясь пройти к рядам, где торговали одеждой, но тут увидел, что с той стороны улицы ему машет человек, который вчера обещал принести для него двадцать или даже больше тысяч марок начала двадцатого века. Слава хотел перейти на другую сторону, когда заметил, что на соседнем лотке продаются книги.

И одна показалась ему знакомой…

Как тут удержаться?

Он подошёл…

На столике среди какого-то отребья наш герой действительно увидел прежде виденный корешок.

Протянул руку, взял, посмотрел.

Нет, не ошибся – «Альманах Библиофила» 1929 года, один из трехсот экземпляров, как его занесло сюда в Берлин?

– Сколько стоит? – спросил он по-русски и одновременно потёр большим и указательным пальцами друг о друга – международный, как ему казалось, жест, обозначающий вопрос о деньгах.

Но немец понял. Заулыбался и сказал радостно:

– Ахтциг евро…

Примерно сто десять долларов…

Цена смешная, но и книга не нужная, продать её за мало-мальски серьёзные деньги (может, даже и за штуку, может, даже и евро) получится только в России, а туда наш герой в ближайшие годы не собирался.

Но и не купить глупо, всё-таки книга, а не макулатура, как на всех соседних прилавках.

– Подумаю… – сказал Прохоров и протянул книгу обратно владельцу.

И в этот момент услышал за плечом голос, который меньше всего ожидал здесь услышать:

– То есть, книжечку у меня стырил, – насмешливо сказал Горох, – а теперь на моем же горе наживаешься?

18

Возможно, даже скорее всего…

Если бы утро не было таким поганым…

Если бы не болело всё тело…

Если бы кофе было густым, а вода мокрой…

Если бы Тиргартен был под боком и до него не пришлось бы идти…

Если бы моментально нашёлся паспорт с нужными данными…

Но это всё о прошлых бедах, а были ещё и не беды, а так, метафизические сложности, наслоившиеся на эту ситуацию.

Например?

Например, деньги в кармане и в Москве.

Прохоров, несмотря на свои весьма приличные заработки, всю жизнь прожил или в долг, отдавая с процентами, или около того, когда на завтра есть, а на послезавтра уже вполне может не хватить. Поэтому когда, благодаря Володиным заботам, у него появились несколько сот тысяч долларов наличными, он почувствовал себя совершенно иначе, чем чувствовал все свои шестьдесят лет.