Друг на все времена - [42]

Редко, но бывает и так, что эту веху человек не преодолевает. По годам входит в юношество, даже иногда – во взрослость, а по умственному развитию и по знаниям остается на уровне подростка.

Это страшно. Одно дело – сохранять взрослым чистоту и яркость чувств ребенка. Но входить в мир взрослых со знаниями ребенка – страшно.

В заключение несколько слов о достоинстве повзрослевших.

Человек взрослеет. Теперь он ясно видит свои цели, от учебников его не оттащить. Он много читает, думает. Помогает матери во всем, родители им не нарадуются.

Почему же он и тогда не перестает раздумывать о самолюбии, достоинстве? Почему за многое в себе стыдится? Другу признается с горечью, что собой не удовлетворен...

Отчасти потому, что и «взрослое» достоинство можно развивать. Отчасти же потому, что всегда есть опасность незаметно его утратить. Значит, надо постараться лучше понять суть достоинства. А поняв, надо сделать все, чтобы сохранить бесценное человеческое свойство.

Для взрослого многие слова звучат иначе, чем для подростка. Возьмем «пытливость». В мире детства это просто веер любопытства: обдувает со всех сторон впечатлениями, и малыш растет в чистом воздухе. Для ученого пытливость – инструмент науки.

Достоинство «во взрослом смысле» уже не просто самостоятельность. Оно – умение действовать не под влиянием эгоистических требований, а подчиняясь нравственным приказам. По Шиллеру, это выражение благородного образа мыслей. «Власть нравственной силы над влечениями составляет свободу духа, и в явлении она сказывается в том, что мы называем чувством достоинства»,– писал знаменитый немецкий поэт и мыслитель в своей философской работе «О грации и достоинстве» (1793).

Когда нехитрым эгоизмом направляется поступок малыша, подростка, доброй девушки 15–16 лет, все это может быть совершенно безобидным, чистым, может не умалять и на крупицу созревающего достоинства юнца, молодого человека.

Совсем иначе выглядит эгоизм у взрослого. Взрослый, руководствующийся в своих поступках не нравственным мерилом, а корыстью, проявляет неуважение не только к другим, но прежде всего к себе, к своему собственному достоинству. Лучшие люди во все времена считали, что это даже хуже, чем неуважение к другим.

«Чувство гуманности оскорбляется,– писал Виссарион Григорьевич Белинский,– когда люди не уважают в других человеческого достоинства, и еще более оскорбляется и страдает, когда человек сам в себе не уважает собственного достоинства».

Многие так высоко оценивали человеческое достоинство, что ставили его выше самой жизни. Известный греческий философ Эпиктет, живший в начале нашей эры (с 50 до 138 года), говорил, например:

«Не то жалко, что человек родился или умер, что он лишился своих денег, дома, имения: все это не принадлежит человеку. А то жалко, когда человек теряет свою истинную собственность – свое человеческое достоинство».

Приведу еще интересное высказывание советского педагога Василия Александровича Сухомлинского (1918–1970):

«Без самоуважения нет нравственной чистоты и духовного богатства личности. Уважение к самому себе, чувство чести, гордости, достоинства – это камень, на котором оттачивается тонкость чувств».

И с общественной и с личной точек зрения необходимо, чтобы человек постоянно ощущал и ценил свое достоинство. Он должен вечно помнить, что настоящее достоинство проявляется в человеке не тогда, когда он думает: «Я что-то значу для себя». А тогда, и только тогда, когда он начинает понимать: «Я что-то значу для других. Значит, я и действительно стоящая личность».

Поэтическая проза

В том человека украшенье

И честь, живущая века,

Что сердцем чует он значенье

Того, что делает рука.

И. Ф. Шиллер

Одухотворенность в труде

В детстве я видел в цирке, как человек рисовал пейзаж левой ногой. Для эффекта он рисовал его вниз небом. Потом переворачивал. Нас это потрясало.

– Вот шкет! – неслось из рядов мальчишек. – Ну дает!

Никто из нас не видел еще тогда настоящих художников. И нам казалось, вот он перед нами. Мы дружно приняли циркача за выдающегося живописца.

Сейчас, конечно, и вспоминать смешно. А между тем какое-то мастерство мы все же видели: мастерство фокусничества, ловкости рук... То есть я хотел сказать – ног.

Сейчас я того циркача уважаю уже и по-взрослому. Он был артистом – представителем профессии столь же почтенной, как все другие. И он умел показать ее поэзию, умел вызвать восхищение ею.

Есть ли лучшее доказательство того, что человек нашел себя, решил главную личную задачу всякой жизни: выйти на свое направление к счастью.

Многие убеждены, что для того, чтобы выразить свое поэтическое чувство, надо обязательно писать стихи. Только, мол, с их помощью можно выразить, что лежит на сердце, и донести лежащее там до другого сердца.

«Слово, идущее от сердца, проникает в сердце»,– говорил азербайджанский поэт Низами.

В действительности поэтические возможности человека много шире. От сердца начинается любимый труд, и он тоже не может оставить равнодушным чужое сердце.

Возьмем, например, учителя, представителя одной из самых благородных, но и будничных, «прозаических» профессий. Разве не говорят о некоторых: «Как он великолепно преподает! Он настоящий мастер, он художник своего дела». Что это значит? Это значит, что ученики, затаив дыхание, слушают учителя, что учитель раскрывает им глубину и красоту своего предмета.