Друг на все времена - [13]

И все же те – наивные – не совсем неправы.

Ум человека работает не по одному приказу. Как верный, все понимающий слуга, он часто (очень деликатно) дает толковые советы своему хозяину и не ожидая его вопросов.

Даже не гении могут убедиться, что картины их внутреннего мира почти всегда «умны».

Ничего подобного обычно не замечают в картинах окружающей природы. О ландшафте говорят: «Как он красив» или, напротив: «Как уныл, безрадостен». Но не поэту просто невозможно выразиться: «Какие понимающие деревья», «Какая бестолковая река».

Только о творениях людей – о фабриках и плотинах, о домах и стадионах – говорят порою: «Здесь виден ум!» Так это ведь не об уме природы говорят. А об уме строителей и проектантов, об «уме» их репликаций, творческих находок.

Люди практических профессий постоянно заглядывают в себя, как бы советуются со своим умом, со своими репликациями – как разрешить ту или иную задачу. Врач, осматривая больного, ищет мысленно разумные объяснения болезни. Слесарь, ремонтируя станок, рисует в воображении, как должны быть пригнаны детали.

Так поступают люди и любой другой профессии, включая творческие. Даже произведения искусств, литературы строятся по законам, то есть покоятся на умном основании. Известный композитор Игорь Стравинский правильно сказал однажды, что «искусство требует от художника прежде всего полноты сознания» (то есть разума). В таком же духе выразился и французский художник Пабло Пикассо: «Для меня творчество начинается с размышлений».

Почему же внешний мир мы вначале преимущественно ощущаем, а внутренний, как кажется, сперва осознаем?

Почему картины окружающего проникают в нас по каналам чувств (даже формулу мы должны прежде увидеть, чтобы потом понять), а когда мы хотим что-то сделать (неважно что: сыграть ли на скрипке, или выточить деталь), мы должны сперва собраться с мыслями, направить замысел по каналам чувств.

Вероятно, добрая Мать Природа просто старается этим облегчить взаимопонимание и взаимосвязь между обоими мирами человека: внутренним и внешним.

Когда мы смотрим в себя, то обнаруживаем там много от окружающего. Но это окружающее, отраженное сознанием: оно невидимо и неосязаемо. Желая же что-нибудь сотворить – «вывести часть своего внутреннего наружу», сначала надо осознать, как это сделать, пустив в ход разум. «Выводя наружу» свою выдумку (в виде мелодии, изобретения, проекта), мы тем самым «вводим» в окружающее свой ум, свое сознание. Это как бы роднит нас с внешним при помощи нашего ума.

Когда же мы обращаем взор во внешнее, то невольно обнаруживаем там и себя. Ведь буквально все вокруг рисуется моими глазами. Группа экскурсантов, любующихся горами, увидит не только их. Родившийся на Кавказе может вспомнить детство, загрустить. Художник оценит природные краски и мысленно встанет за мольбертом. Альпинист прикинет трудности подъема, а влюбленный пожалеет, что рядом нет любимой. Каждый увидит то же, что другие, но одновременно и что-то свое личное.

Такое неповторимое личное видение как бы роднит нас с окружающим при помощи наших чувств: создает тот интерес и ту симпатию к увиденному, без которых невозможно настоящее познание.

Какое это благо для каждого из нас – «ум» наших репликаций. Ведь так природа как бы удлиняет сроки нашей жизни: с умом мы больше думаем, а чем больше думаем, тем богаче живем.

Хорошо кто-то сказал: можно быть моложе по годам, но старше по часам, если не терять их попусту. Только такое «постарение» обычно совсем не страшно, приносит с собою не горечь, а нравственное удовлетворение. Особенно когда человек душою остается юн и богатство своих часов использует для творческих находок.

В конце главы давайте чуточку помечтаем.

Не создадут ли когда-нибудь такой прибор или такую пилюлю, чтобы человек с их помощью, не теряя ясного сознания и не в ущерб здоровью, смог бы вызывать любые сны? Как много в творческом отношении дало бы сочетание всех преимуществ чародейской власти над внутренними образами с трезвым разумом.

Человек, сохранивший способность рассуждать во сне, смог бы, надо думать, продолжать во сне без всякого утомления умственную деятельность дня.

Образно мою идею можно было бы назвать «кузницей снов».

Почему «кузницей»?

Очень просто. Кузнец размягчает нагревом сталь, чтобы выковать из нее деталь нужной формы. А сон размягчает действительность.

Во сне утрачиваются законы физики. Любое рождается из ничего (в материальном смысле) и столь же просто исчезает полностью. Все связи расслабляются во сне, предметы и события парят вне времени и пространства.

А вдруг да и научатся такими связями в какой-то мере управлять? Как научились той же «гипнопедии» – обучению языкам во сне: тоже «умному» занятию, а в беспамятстве!

Не буду спорить с теми, кто назовет это чепухой. Может быть.

Но подумай, дорогой мой скептик, как было бы интересно разбудить во сне природный «ум» репликаций![15]

Великая симметрия

...Едва есть ли высшее из наслаждений, как наслаждение творить.

Н. В. Гоголь

Жажда творчества

Мы разобрали, как воображение влияет на ум, а ум – на воображение и творчество. Теперь – подробнее о том, чем эти влияния вызываются (и разливаются). Короче – о прекраснейшей жажде творчества.