Друг моей юности - [88]

Вместе с Беном, когда они оба были еще так молоды, она вошла в мир церемоний, безопасности, жестов, сокровенности. Ласковой видимости. Более чем видимости. Ласковой хитрости. (Уходя от мужа, Джорджия думала, что хитрость ей больше никогда не понадобится.) Она бывала счастлива в этой жизни — время от времени. Она бывала мрачна, беспокойна, растерянна, счастлива. Но она упорно и мстительно отрицала это. Нет, никогда. Я никогда не была счастлива, говорила она.

Люди всегда так говорят.

Люди совершают грандиозные перевороты, но совсем не те, которые предполагают совершить.

Все равно Джорджия знает, что ее раскаяние из-за того, как она когда-то перевернула свою жизнь, — нечестное. Искреннее, но нечестное. Слушая Рэймонда, она сознает: то, что она совершила тогда, ей пришлось бы совершить снова. Ей пришлось бы проделать все это снова, если уж она была такой, какой была.

Рэймонд не хочет отпускать Джорджию. Не хочет с ней расставаться. Он предлагает подвезти ее в центр города. Когда она уедет, он не сможет больше говорить про Майю. Наверняка Анна заявила, что ни слова больше не желает слышать о Майе.

— Спасибо тебе, что приехала, — говорит он в дверях. — Ты уверена, что тебя не надо подвезти? А на ужин точно не хочешь остаться?

Джорджия снова напоминает ему про автобус и последний паром. Нет-нет, говорит она, я в самом деле хочу пройтись. Тут всего мили две. День, клонящийся к вечеру, так чудесен. Виктория так чудесна. Я и забыла, до какой степени.

— Спасибо, что приехала, — еще раз говорит Рэймонд.

— Тебе спасибо за напитки. И вообще спасибо. Мне кажется, никто из нас не верит, что когда-нибудь умрет.

— Ну-ну, не надо так, — произносит Рэймонд.

— Да нет. Я хочу сказать — мы никогда не ведем себя так, как если бы верили, что умрем.

Рэймонд улыбается все шире и кладет руку ей на плечо:

— А как же нам нужно себя вести?

— Иначе, — говорит Джорджия. Она напирает на это слово, сознательно оглупляя его — нарочно показывая, что этот ответ настолько убог, что его можно дать только в шутку.

Рэймонд обнимает ее, потом втягивает в длинный холодный поцелуй. Он присасывается к ней с аппетитом, весьма прискорбным, но неубедительным. Пародия на страсть, смысла которой никто из них двоих, конечно, не попытается постигнуть.

Джорджия не думает об этом, идя назад в город по улицам, полным осенних красок, осенних запахов, осенней тишины. Мимо Кловер-пойнта, мимо утесов, поросших дроком, мимо гор на той стороне залива. Горы Олимпийского полуострова, скомпонованные, как явный сценический задник, аппликация из радужной папиросной бумаги. Джорджия не думает ни о Рэймонде, ни о Майлзе, ни о Майе, ни даже о Бене.

Она вспоминает, как сидела в магазине по вечерам. Свет уличных фонарей, сложные отражения в витринах. Случайная ясность.

Пора париков

Когда мать Аниты умирала в городской больнице Уэлли, Анита вернулась домой, чтобы за ней ухаживать, хотя уже не работала медсестрой. Однажды в коридоре больницы ее остановила невысокая широкоплечая широкобедрая женщина со стрижеными седеющими каштановыми волосами.

— Анита, я слышала, что ты вернулась, — сказала женщина и засмеялась, напористо и в то же время смущенно. — Чего ты глазами хлопаешь!

Это была Марго. Анита не видалась с ней уже лет тридцать.

— Я хочу, чтобы ты нас навестила, — сказала Марго. — Устрой себе перерыв. Приезжай поскорее.

Анита взяла день отдыха и поехала к Марго. Марго с мужем построили новый дом на берегу залива — на месте, где раньше ничего не было, кроме чахлых кустов и детских тайных троп. Длинный, низкий, из серого кирпича. Но при этом достаточно высокий, подумала Анита, чтобы уязвить жителей противоположной стороны улицы — владельцев красивых столетних домов с дорогими видами из окон.

— И черт с ними, — сказала Марго. — Они подали петицию против нас. В комиссию по застройке.

Но муж Марго быстро разобрался с комиссией.

Муж Марго преуспел в делах. Анита об этом уже слышала. Он владел парком автобусов, которые возили детей в школу, а пожилых людей — любоваться цветущей вишней на Ниагаре и разноцветьем осени в Хэлибертоне. Иногда клубы одиночек и другие группы туристов арендовали его автобусы для поездок поинтереснее — в Нэшвилл или Лас-Вегас.

Марго провела Аниту по дому. Интерьер кухни был решен в миндальном цвете — Анита ошиблась, назвав его кремовым, — с отделкой цвета сливочного масла и морской волны. Марго сказала, что декор под натуральное дерево уже вышел из моды. В гостиную — с розовым ковром, креслами полосатого шелка и бесконечными складчатыми занавесками, бледно-зелеными, фигурными, — они заходить не стали. Полюбовались ею — такой изысканной, тенистой, нетронутой — от двери. Главная спальня и ванная комната при ней были отделаны белым, золотым и маково-алым. Там были джакузи и сауна.

— Сама бы я, пожалуй, выбрала цвета поспокойней, — сказала Марго. — Но нельзя же загонять мужчину в пастельную гамму.

Анита спросила Марго, не думала ли она когда-нибудь устроиться на работу.

Марго запрокинула голову и фыркнула от смеха:

— Ты что, издеваешься? И вообще, у меня уже есть работа. Погоди, увидишь здоровенных лбов, которых мне приходится кормить. И между прочим, этот дом вести — тоже не фея палочкой взмахнула.